Глеб остался очень доволен своими наблюдениями, хотя молодой мельник, не отрывавший глаз от старого рыбака, ничего не встретил на лице его, кроме нахмуренных бровей и сурового раздумья. В мнении простолюдина физическая сила считается не последним достоинством человека, и с этой стороны Захар совершенно удовлетворял Глеба, с другой – хмель и расположение к кутежу сильно не нравились Глебу: старик, как уже знают, не любил баловства. Он рассудил, однако ж, что у себя в доме не даст Захару времени баловать: а наконец, если батрак сильно задурит, можно согнать его, приискав к тому времени другого. Главное в том, что в настоящую минуту работник необходим; пора стоит самая рабочая, рыбная, – народу нет в доме: надо выгадать пропущенное время.

Возвращение Захара с пустыми руками произвело невыгодное впечатление. Перед отправлением своим Захар хорохорился неимоверным образом, клялся и божился, что «подденет» Герасима, сорвет с него два штофа «говоруна» и «самопляса», как называл он вино, – и возвратился ни с чем. Слава его на минуту поколебалась: музыканты тотчас же замолкли; сам Яша перестал семенить ногами и вдруг исчез. Весельчаки и балагуры, которые давно еще подтрунивали втихомолку над Захаром, разразились теперь громким хохотом. Остроты посыпались на его голову.

– Что, аль без денег-то не верит?

– Он ведь это так только прикидывается: у него денег-то куры не клюют!

– Эй, ребята, нет ли гривен шести – молодцу душу отвести?

– Нет, должно быть, у молодца только и золотца, что пуговка оловца!

– Прогорел! – кричит другой.

– Чему обрадовались? Чего зубы-то скалите! – воскликнул Захар сиплым голосом, надорвавшимся от крика, вина и одышки. – Эх вы, шушера! – продолжал он, молодцуя перед бабами. – Вам только подноси, а сами жидоморничаете! Никто косушки не выставил! А еще богачами слывут: фабричные! купцы! Туда же! Эх, вы!

– Отчаянная башка… Вишь, Глеб Савиныч, ведь я тебе говорил: не для тебя совсем человек – самый что ни на есть гулящий, – шепнул сын смедовского мельника, не знавший, вероятно, что чем больше будет он отговаривать старого рыбака, тем сильнее тот станет упрямиться, тем скорее пойдет наперекор.

Так и случилось. Вместо ответа Глеб припер плечом впереди стоявшего соседа и протискался в первый ряд круга.

– Что ж вы, ребята, аль взаправду штофа жаль? – продолжал между тем Захар, уперши кулаки в бока и расхаживая по кругу. – А еще комаревцы, в славе, говорите, по всему округу! Эх вы, комарники! Да ну же, ребята, выходи; полно вам срамиться перед девками – надо распотешить красавиц! Вишь, и музыка наша стала! Только что начали было разгуливаться… Что ж вы?.. Эх, разбейся штоф, пролейся вино, пропадай моя беда! Дряни вы все, жидоморы! Где вам! – подхватил Захар, разгорячаясь. – Эй, выходи, у кого есть деньги, бери с меня что хошь! В работники нанимаюсь! В кабалу иду!..

– Зачем в кабалу! Можно и так: почем наемка? – отрывисто проговорил Глеб.

Мужики, которые стояли возле Глеба, толкали его и ругались, тотчас же посторонились. Внимание присутствующих мгновенно обратилось на старого рыбака.

– Что, аль денег хочешь дать? – живо воскликнул Захар, подходя к рыбаку.

– Почем наемка? – повторил Глеб рассудительно-деловым тоном.

– Что тут долго толковать! Давай только!.. Сойдемся опосля!.. За себя постоим!.. Ну, борода, раскошеливайся! – воскликнул Захар, хлопнув по плечу старого рыбака.

Но Глеб, не любивший панибратства, отдернул руку, отступил на шаг и сказал не совсем ласково:

– Добр́е, оченно прыток – вот что! Молодцуй с бабами, а со мной говори толком…

– Да ты кто таков? – нетерпеливо спросил Захар, озадаченный несколько строгим тоном и еще более строгою седою наружностью собеседника.

– Мы из здешних рыбаков.

– Сдалече?

– Нет, с той стороны, верст шесть отселева.

– И того не будет! – заговорило неожиданно несколько голосов. – Верст пяток… вот как есть против Комарева, как луга пройдешь… Мы его знаем… из рыбаков… Глебом Савиновым звать… из здешних… мы его знаем!

Даже те, которые впервые видели Глеба, повторяли за толпою:

– Точно, недалече… мы его знаем… точно… человек здешний.

– Вот, примерно, наслышан я, что ты в работники нанимаешься, – продолжал Глеб, – какая же твоя цена?.. Мы поденно не нанимаем: берем по месяцам.

– Ты сколько даешь? – спросил Захар.

Глеб, несмотря на грусть, тяготившую его сердце, рассудил весьма основательно, что в настоящую разгульную минуту Захару не до счетов: были бы деньги. Он положил воспользоваться случаем и дать не восемь целковых – средняя плата батракам (двугривенный в день), – но несколько меньше; основываясь на этом, он сказал решительно:

– Пять целковых.

– Эх, была не была!.. Да нет! Мало… Слышь, пять целковых! – спохватился Захар.

– Вестимо… какие это деньги!.. Знамо, мало… тридцать ден!.. Цена не по времени… – заговорили в толпе.

– Хошь, так хошь, а не хошь, так как хошь! – проговорил Глеб, сурово нахмуривая брови.

– Семь целковых!

Но Глеб уперся, стоял на своем и повторял:

– Пять!

– Ну, давай! – воскликнул Захар, подходя к рыбаку.

– Пять целковых?

– Ладно, давай только! – подхватил Захар, обшаривая ястребиными своими глазами руки и карманы старика.

– Нет, погоди, брат, – спокойно возразил Глеб, – ладно по-твоему, а по-моему, не совсем так.

– Чего ж тебе еще?

– Пашпорт давай; я тебе деньги, а ты мне пашпорт.

– Это зачем?

– А затем, что вернее дело будет: у тебя мои деньги – у меня твой пашпорт: я тебя не знаю, ты меня также… всяк за себя… у меня не пропадет небось! А то этак, пожалуй, деньги-то дашь, а там ищи на тебе… Надо настоящим делом рассуждать.

– Вестимо, так! А то как же?.. Без этого никак нельзя!.. Всяк себя оберегает!.. – снова заговорили в толпе, и, что всего замечательнее, заговорили те самые, которые за минуту перед тем стояли на стороне Захара.

– Эх, народ чудной какой! Право слово! – произнес Захар, посмеиваясь, чтобы скрыть свою неловкость. – Что станешь делать? Будь по-вашему, пошла ваша битка в кон! Вынимай деньги; сейчас сбегаю за пачпортом!.. Ну, ребята, что ж вы стали? Качай! – подхватил он, поворачиваясь к музыкантам. – Будет чем опохмелиться… Знай наших! Захарка гуляет! – заключил он, выбираясь из круга, подмигивая и подталкивая баб, которые смеялись.

Рябой татарин запиликал на скрипке, товарищ его забарабанил; запищала гармония. Хор подхватил камаринскую, и снова пошла щелкотня, присвистыванье и восклицания. Глеб между тем рассчитывал на ладони деньги; толпа тесно окружала его; все смотрели на его пальцы, как будто ожидали от него какого-нибудь необычайного фокуса. Захар не замедлил вернуться с паспортом. Всеобщее внимание мгновенно перешло тогда от рук старого рыбака к развернутой бумаге; грамотные с необычайной готовностью, наперерыв принялись читать бумагу. Когда не осталось сомнений в том, что вид действительно принадлежал Захару, Глеб вручил ему деньги, сложил паспорт и, положив его за пазуху, сказал: