(Что имею?) Лаврентий чикаться не будет. И Богдан (не спасет). Меркулов, Юсупов спят и видят, как бы меня закопать. Скрыть от (них невозможно). (Вай-вай-вай, держать нелзя, выпускать нелзя). Как быть?»

Мессинг осмелился напомнить о себе:

– Только между нами, Берии было приказано оставить меня в покое.

– Кем приказано?

Вольф вскинул очи горе, затем уже более деловито продолжил:

– Лаврентию Павловичу брать Мессинга на себя ни к чему. Он прикажет… ну, понимаете? Чтобы концы в воду.

– Все ты врешь! – до смерти перепугался Амаяк Захарович.

– А вы проверьте. Между прочим, в Москве уже знают, где вы держите Мессинга. Правда, не понимают, зачем.

– Опять врешь?

– Позвоните брату, – предложил Вольф.

Он, ни слова не говоря, встал и вышел из пыточной.

Глава VIII

Неделю Мессинга не тревожили допросами. Все эти дни он заливал Шенфельду за свою, как говорят в Одессе, неудачную жизнь – как сбежал из дома с семьей циркачей, как мотался по Польше в поисках куска хлеба, как вышел на Кобака и с трудом начал осваивать трудную, малопочетную, но позволившую не умереть с голода профессию ясновидящего. Вольф рассказывал Шенфельду то, что он хотел услышать от такого мелкого проходимца, каким представлялся Мессинг. Самому Мессингу в общем-то было все равно, что заливать, просто хотелось чем-то заняться. Играть в молчанку у него сил не было. Он, как Калинский, без конца говорил и говорил. Правда, ни слова о Германии, о Гитлере и Сталине – это были запретные темы. Только Польша. Как родился, с кем жил, как мошенничал, как добывал хлеб насущный.

Обыкновенная история!

Такой сценарий позволил ему полностью сосредоточиться на ожидаемом будущем. К сожалению, оно отделывалось от Мессинга пустыми пейзажами, неизвестными людьми, разговорами на узбекском.

Что он понимал по-узбекски? Ничего, и все попытки отыскать реальную нить событий на ближайшую неделю оказывались бесполезным занятием.

Труднее всего предугадать самое близкое, самое ожидаемое. Оно всегда происходит внезапно, как бы невзначай выныривает из-за угла. Остается только руками развести: от кого, ты, родимое, пряталось? Зачем подталкивало к отчаянию? Зачем подсовывало прошлое, выдавая его за подступающее будущее? Кстати, на эту уловку Мессинг попался, имея дело с Калинским. Во время знакомства он воочию наблюдал себя помещенным в следственный изолятор, но ему почему-то в голову не приходило, что это уже не воспоминание, а предсказание. Другими словами, каждый угадывает, или, если угодно, опознает то, что хочет угадать. Этот порог трудно преодолим. Что касается общих соображений, о них расскажем позже.

Свобода воссияла внезапно – в облике невыспавшегося, хмурого конвойного, который утром повел Мессинга к Гобулову. Ему не надо было прикладывать дополнительные усилия – благую весть в его голове медиум угадал сразу. В кабинете нарком с потрясающе мрачным видом, в присутствии насупившего брови Ермакова, объявил, что следствием установлено: произошла трагическая ошибка. Вольф невиновен, может получить паспорт, и чтобы через день наведывался в кирпичный дом.

– Зачем? – не понял Мессинг.

– Таков порядок, – сурово объяснил Амаяк Захарович.

Вольф не осмелился возразить, но как всякий честный человек предупредил:

– Но у меня концерты. Меня ждет публика.

Гобулов застонал и, обратившись к Ермакову, приказал:

– Займись этим… – он не договорил. – Оформи документы, и чтобы ноги его в этом паршивом Ташкенте не было.

На последней фразе Ермаков настолько смачно ухмыльнулся, что Мессинг смекнул: они сделают все возможное, чтобы никто и никогда не сумел отыскать в Ташкенте его ногу. Они готовы на все: придушить, закопать, расчленить, утопить в Чирчике. Живым гастролеру отсюда не выбраться.

Это был факт, и он должен был с ним считаться.

Тот же конвойный провел Вольфа в хозблок, где ему вернули кожаное пальто, шляпу, маленький чемоданчик, бритвенный прибор, шлепанцы. Что удивительно, вернули деньги, переданные летчику. При этом заставили пересчитать купюры и подписать акт. Все сошлось – сорок тысяч, как одна копейка.

На этом чудеса не закончились. Лазарь Семенович, поджидавший Мессинга в гостиничном номере, бросился к нему, обнял, расцеловал.

– Вольф Григорьевич! – захлебываясь от восторга, закричал он. – Вы даже представить себе не можете, кто вы теперь!

Это было так неожиданно. Улыбающийся Кац – это зрелище! Вольф изумленно глянул на него. Хотел уточнить – кто же он теперь, но не успел.

– Теперь они все у вас в кармане! Кто посмеет вас тронуть? Телеграмма от самого Сталина! Теперь вы сами можете вытрясти из них всю душу. Поставить по стойке смирно и по мордасям!.. Со всей силы по мордасям! Господи, мне бы такую силу! Да я бы их всех!..

Он рухнул на диван, схватился за голову и запричитал: «Я бы их всех! Ох, как бы я их всех!..»

Мессингу с трудом удалось привести в чувство разбушевавшегося от счастья Каца. Тот протянул газету «Правда Востока».

На первой полосе медиум прочитал:

«Товарищу Вольфу Мессингу. Примите мой привет и благодарность Красной армии за вашу заботу о воздушных силах Красной армии. Ваше желание будет исполнено.

И. Сталин».

Прочитал еще раз. И еще раз. Обратил внимание на последнюю загадочную фразу. Неужели это подтверждение – или указание! – чтобы Мессинга, наконец, оставили в покое? У него не хватило времени осмыслить эту существеннейшую информацию, как в номер, постучав, ворвался корреспондент ТАСС, за ним, уже без стука, двое местных газетчиков и какая-то дамочка с местного радио. У Вольфа взяли интервью, в котором он поведал, какой патриотический восторг испытал, перечислив необходимую сумму на покупку истребителя. Представительница местного радиовещания пригласила выступить по радио. Радостные хлопоты прервал телефонный звонок из Дома правительства. Молодой задорный голос поздравил Мессинга с «выздоровлением» и напомнил о его обещании выступить перед местным партийным и комсомольским активом.

Вольф поблагодарил за внимание к его скромной особе и, сдерживая волнение, попросил назначить встречу на сегодня.

На том конце замолчали. Удивительно, но замолчали также все, кто находился в его номере. Ему, ясновидцу из ясновидцев, было трудно понять, как они догадались, с кем у Мессинга сейчас состоится разговор. А вы говорите – телепатия!.. В стране мечты без нее не выжить.

Пауза затянулась, но Вольф терпеливо ждал – человеку, получившему благодарственную телеграмму от Сталина, не могут не ответить. Этот закон лабиринта он усвоил накрепко. Наконец в трубке заговорили – голос оказался солидный, с заметным акцентом. Неизвестный представился: «говорит товарищ Юсупов». Мессинг не выказал никакого удивления и поприветствовал первого секретаря ЦК Узбекистана:

– Здравствуйте, товарищ Юсупов.

Газетчики побледнели.

– Вольф Григорьевич, нельзя ли перенести ваш концерт на завтра? Скажем, на десять часов утра? Мне бы хотелось поприсутствать, но сегодня я очень занят.