думать то, что я больше никогда бы не хотел держать в своей голове. Но вне зависимости от этого ты не совершила ничего дурного. Ты предоставила Шарлотте и Шону ту же заботу, что и другим пациентам. Даже сделала больше.

У меня в горле встал ком.

— Твой брат, — всхлипнула я.

— Не знаю, как сильно отличалась бы моя жизнь, не родись он, — тихо сказал Роб. — Но вот что я знаю: я любил его, пока он был жив. — Он посмотрел на меня. — Я не могу взять обратно слова, которые сказал тебе, не могу стереть поведение прошедших месяцев. Но я надеялся, что ты будешь не против моей компании в суде.

Не знаю, как он смог найти свободное место в графике и как давно это планировал. Но я посмотрела на Роба и увидела за его спиной новые шкафчики, которые установила тут, синюю полоску подсветки, теплый медный блеск краски на стенах и впервые за долгое время поняла, что в комнате больше не нужно что-то улучшать. Я увидела свой дом.

— При одном условии, — уклончиво сказала я.

— Справедливо, — кивнул Роб.

— Бейгл из ржаной муки достанется мне, — сказала я и шагнула в объятия мужа.

Марин

За час до начала слушания я не понимала, появится ли мой клиент. Я пыталась дозвониться до Шарлотты на выходных, но она не брала трубку ни на домашнем телефоне, ни на мобильном. Когда я добралась до здания суда и увидела выстроившихся в ряд журналистов, то попыталась снова позвонить ей.

«Вы позвонили О’Кифам», — пропел автоответчик.

Не совсем верно, если учитывать иск Шона о разводе. Но если я чему научилась у Шарлотты, так это тому, что остальные слышали совсем не то, что происходило за кулисами, и мне, честно говоря, было плевать, если она сама, конечно, не передумала.

Я сразу увидела ее прибытие. На лестнице поднялся рев, и когда Шарлотта наконец открыла дверь в здание суда, пресса потекла за ней. Я тут же схватила свою клиентку под руку и, бормоча «без комментариев», потянула по коридору в отдельную комнату, закрывая за собой дверь.

— Бог ты мой, их так много! — потрясенно проговорила она.

— Заурядный день в Нью-Гэмпшире, — сказала я. — Я бы с радостью подождала вас на парковке и провела через черный вход, если бы вы ответили на те семьсот сообщений, которые я оставила на выходных, и позволили бы заранее устроить встречу.

Шарлотта смотрела в окно на белые фургоны и спутниковые тарелки.

— Я не знала, что вы звонили. Меня не было дома. Уиллоу сломала бедренную кость. Мы провели выходные в больнице, делали операцию по установке штифта.

Мои щеки загорелись от стыда. Шарлотта не игнорировала мои звонки, она тушила пожар.

— С ней все в порядке сейчас?

— У нее случился перелом, когда она убегала от нас. Шон рассказал ей про развод.

— Вряд ли какой-то ребенок захочет услышать подобное, — замешкалась я. — Знаю, у вас сейчас много всего в мыслях, но я хотела бы переговорить насчет сегодняшнего дня…

— Марин, я не могу сделать это, — сказала Шарлотта.

— Неужели опять?

— Я не могу. — Она посмотрела на меня. — Я и правда думаю, что не переживу это.

— Если все дело в прессе…

— Дело в моей дочери. В моем муже. Марин, меня не волнует, что думает обо мне весь прочий мир. Но очень важно, что думают они.

Я вспомнила бесчисленные часы, которые потратила на приготовление к слушанию по этому делу, все экспертные заключения, которых я добилась, все материалы, которые приобщила к делу. В моей голове это неразрывно переплелось с поисками моей матери, которая наконец ответила на телефонный звонок Мейси из суда и попросила переслать мое письмо.

— Сейчас уже поздно сообщать мне об этом, вы так не думаете?

Шарлотта повернулась ко мне лицом:

— Моя дочь считает, что она мне не нужна, потому что она сломана.

— А чему, вы думали, она поверит?

— Мне, — тихо сказала Шарлотта. — Я думала, она поверит мне.

— Тогда сделайте это. Идите туда и скажите, что любите ее.

— Это ведь идет вразрез с тем, что я хотела прервать беременность, не так ли?

— Вряд ли одно исключает другое, — сказала я. — Вы не хотите врать в стенах суда. Я не хочу, чтобы вы врали. Но определенно я не хочу, чтобы вы осуждали себя раньше, чем это сделает жюри.

— Что им помешает? Даже вы, Марин, это сделали. Вы сами признались, что, будь ваша мать такой, как я, вас бы сегодня здесь не было.

— Моя мать была такой, как вы, — призналась я. — У нее не было выбора. — Я присела на стол напротив Шарлотты. — Через несколько недель после того, как она родила меня, разрешили аборты. Не знаю, приняла бы она то же решение, будь я зачата на девять месяцев позже. Была бы ее жизнь лучше от этого. Но она была бы другой, это уж точно.

— Другой, — повторила Шарлотта.

— Вы сказали мне полтора года назад, что хотели бы дать Уиллоу возможности делать то, что иначе она не сможет. Разве вы не заслуживали того же?

Я затаила дыхание, пока наконец Шарлотта не посмотрела на меня.

— Сколько времени до начала? — спросила она.

Жюри присяжных, которое казалось в пятницу таким разношерстным, в понедельник утром выглядело единым целым. Судья Геллар подкрасил волосы на выходных и теперь демонстрировал шевелюру непроглядно черного оттенка краски «Grecian Formula», что определенно притягивало мой взгляд и делало его похожим на Элвиса — совсем неподходящий образ для судьи, на которого я собиралась произвести впечатление. Когда Геллар давал указания четырем операторам, которым разрешалось снимать в здании суда, я буквально ждала, когда он громогласно запоет «Burning Love».

Зал суда был переполнен. Здесь собрались журналисты, адвокаты по правам инвалидов, люди, которые просто любили зрелищность. Шарлотта тряслась рядом со мной, глядя на свои колени.

— Мисс Гейтс, — сказал судья Геллар, — скажите, как будете готовы.

Я пожала руку Шарлотты, потом встала лицом к жюри присяжных:

— Доброе утро, дамы и господа! Я хочу рассказать вам о маленькой девочке по имени Уиллоу О’Киф.

Я подошла к ним ближе.

— Уиллоу шесть с половиной лет, и за ее недолгую жизнь у нее случилось шестьдесят восемь переломов. Самый последний произошел в ночь пятницы, когда ее мама вернулась с собеседования с кандидатами в жюри. Уиллоу бежала и поскользнулась. Она сломала бедренную кость, и ей пришлось делать операцию по установке штифта. Но Уиллоу ломала кости, даже когда чихала. Когда ударялась о стол. Когда