Малин села на корточки и провела рукой по деревянным доскам, которые наверняка пытались отскрести, обработать наждаком и отбелить щелоком, пока не поняли, что сухой пол впитал так много крови, что остается его только полностью поменять.

Сзади что-то скрипнуло, и она резко обернулась. Но никого не увидела. Она встала и прислушалась.

– Эй? Здесь кто-то есть? – закричала она и стала вслушиваться в тишину, а затем покачала головой. Неужели из-за каких-то перевернутых дверных ручек она начала верить в привидения? А ведь она, в отличие от Андерса, не станет ни во что верить, пока несколько раз не убедится.

Малин положила коврик на место и подошла к секретеру, на котором была та же резьба, что и на спинке кровати. В замке торчал ключ; Малин повернула его и откинула крышку. В глубине лежала кипа вырезанных кроссвордов, все начатые, но не законченные.

В одном из четырех маленьких ящиков по бокам лежали ручки и ластики, в другом – несколько карточных колод. В третьем хранились катушки с нитками, иголки и наперстки, а последний был пуст. Пятый ящик посредине был в два раза шире и такой же пустой. Выдвинув его, Малин тыльной стороной ладони почувствовала легкую тягу. Она целиком вынула ящик и отложила его в сторону. Теперь она четко ощущала, как из отверстия дует. Она села на корточки и наклонилась вперед, но ничего не увидела в темноте. Ей пришлось посветить мобильным.

Отверстие шло вдоль задней стороны секретера и исчезало в стене за ним. Если бы у нее за спиной снова не раздался скрип, она бы уже начала гадать, что там спрятано. Но вместо этого повернулась и еще раз спросила, кто здесь.

Естественно, никакого ответа не последовало, и хотя Малин прекрасно понимала, что, как правило, старые деревянные полы скрипят и трещат, на всякий случай закрыла дверь в прихожую.

После чего попыталась отодвинуть секретер от стены, но увидела, что он привинчен к полу. Иными словами, ей придется засунуть руку в темное неизвестное пространство.

Она наклонилась вниз, чтобы засунуть всю руку целиком, и кончиками пальцев нащупала что-то в самой глубине. Но только сняв пальто и свитер, сумела залезть достаточно далеко, чтобы взять предмет и вытащить его.

Это был старый фотоальбом. Она вытерла слой пыли и мышиного помета и открыла его. На первом фото двое детей лет пяти, взявшись за руки, стояли на лужайке перед домом. Дети отличались только одеждой – короткие брюки с подтяжками и рубашка, и платье с бантом. Помимо этого они были похожи, как однояйцевые близнецы. Светлые волосы, глаза, форма лица, даже поза, в которой они стояли, положив руку на бедро, были почти что идентичными.

Дидрик и Нова были написано выгоревшими витиеватыми буквами под фото.

Малин стала дальше листать альбом, в котором было полно фотографий двух детей в различные периоды жизни. На большинстве они стояли, держась за руки, и смотрели прямо в камеру. На других обнимались и целовались, а на некоторых с ними была Вера Мейер. Она достала мобильный и сравнила фото из альбома с фотографиями преступника и женщины, которые прислал Фабиан. Без сомнения, это они.

Дидрик и Нора.

Это дети Веры? Но ведь у Веры не было детей. Во всяком случае, если верить старому расследованию Эдельмана, который в свою очередь ссылался на реестр народонаселения.

И тут у нее за спиной раздался щелчок, который при всем желании нельзя было списать на игру воображения. Дуло ружья находилось от нее так близко, что, повернувшись, она смогла в него заглянуть. Инстинктивно рука Малин потянулась к наплечной кобуре, но остановилась на ходу.

Уже было поздно.

Прошло больше суток с тех пор, как Соня не приходила домой, не звонила и даже не присылала смс. В том, что она погружается в себя в разгар творческого процесса, не было ничего необычного. Не говоря уже о нем самом, который мог отсутствовать целыми днями, если работа того требовала.

С одной только разницей – на этот раз она ушла от него.

Из-за этой разницы секунды казались часами.

Следствие помогло ему сдержать беспокойство бо́льшую часть вчерашнего дня. Но стоило ему запереть входную дверь и повесить ключи в шкаф для ключей, его мысли устремились в эпицентр боли.

Фабиан приготовил ужин на автопилоте, и, пока они с детьми ели, забросал себя вопросами. Они будут продавать дом? И дети. Ведь они уже довольно взрослые, чтобы по неделе жить то у одного, то у другого родителя с постоянно собранными рюкзаками. А он сам. Кончится тем, что он станет отцом-одиночкой? Или, как Тувессон, станет пить? Все эти вопросы повисали в темноте без ответов.

Матильда спросила, где находится Соня, но он смог только пожать плечами и отделаться полуправдой о том, что она вынуждена работать допоздна. Но дочь, конечно, видела его насквозь и указала на нетронутые стакан, тарелку и приборы.

После ужина он постарался убить как можно больше времени и лег спать уже в половине десятого. Но не заснул. Вопросы, как навязчивый шум в ушах, никак не давали ему уснуть. Всю ночь он проворочался на потной постели, и в конечном итоге простыня стала больше походить на смирительную рубашку.

По этой причине он налил себе вторую чашку только что сваренного очень крепкого кофе и стал ждать, когда остальные члены команды займут места за столом в совещательной комнате.

– О’кей, давайте начнем, – сказала Тувессон, которая, наконец, вернулась и у которой единственной в комнате был более или менее отдохнувший вид. – Насколько я понимаю, вчера много чего произошло, так что кто хочет начать? – Она отставила чашку с кофе и обвела взглядом присутствующих.

– Но пока мы не приступили, я бы хотел задать маленький вопрос. – Утес поднял вверх указательный палец. – Где тебя носило весь вчерашний день и вечер среды? Не знаю, как остальные, но мне, во всяком случае, надо знать.

– Мне тоже, – сказала Лилья и кивнула в знак согласия.

– По ходу следствия все время что-то происходит, – продолжил Утес. – Но когда я пытаюсь позвонить тебе и связаться с тобой, и не по одному разу, ты или не отвечаешь, или не перезваниваешь. И теперь я хочу знать, в чем дело. Так продолжаться не может.

Фабиан без труда мог понять Утеса и Лилью. Им действительно надоели проблемы Тувессон с алкоголем, которые все больше и больше влияют на обстановку на работе. Да и ему тоже. Но сейчас не время выяснять это.

– Она ответила, когда я позвонил, – сказал он, и на него удивленно посмотрели не только Утес и Лилья, но и сама Тувессон. – Но ты не могла говорить, потому что как раз была в самолете, разве нет? – Он встретился с ней взглядом, и как только первоначальное смятение прошло, она кивнула.

– Да, я летела в Берлин навестить сестру.

– В Берлин? – спросила Лилья.

– Да, извините, если я не сказала. Все произошло совершенно спонтанно – моя сестра предложила мне взять выходной в предпраздничный день и приехать к ней. Я не думала, что это получится, но когда Хёгсель в среду дала понять, что показаний Жанетты Даун достаточно, я в последнюю минуту купила билет и поехала прямо в Каструп. Но как только я услышала, что произошло, вылетела обратно первым же рейсом.