– Как я уже сказала раньше, мы полным ходом расследуем дело об убийстве, – произнесла Малин, пытаясь ускорить процесс. – Поэтому мне надо знать, известно ли тебе об этих двух детях и что ты можешь о них сказать.

Малин достала и раскрыла фотоальбом, который нашла в стене.

Мужчина, не посмотрев на фото в альбоме, спокойно налил кофе и сел напротив нее.

– Дама должна знать, что я с семнадцати лет работал в имении дворником, и смею сказать, что в то время не было ни мобильных телефонов, ни цветных телевизоров, а ириска стоила не больше эре, если купить пять штук.

– Да, были времена. Но ты же должен знать, кто это.

– Что?

– Я просто сказала, что ты должен знать этих двух детей, – произнесла Малин так громко, как только могла, одновременно пытаясь скрыть раздражение. Она начинала понимать, почему он ее не слышал, когда она кричала на хуторе.

– Знаешь, в то время можно было схватить девушку за задницу и назвать шоколадный шарик негритенком, не боясь, что тебя арестуют. Кстати, почему ты не попробуешь кофе?

Малин кивнула и заставила себя сделать глоток кофе, который к ее удивлению оказался вовсе не так уж плох.

– Семнадцать лет и бриллиантин на волосах. Да, тогда можно было потрахаться то тут, то там, когда меньше всего предполагаешь. Знаешь, я ходил по дворам и делал разную работу, да еще имел такой член, что никаких проблем у меня не было. Знаешь, как они меня называли? Негр. И знаешь почему?

– Спасибо, я пойду, – Малин встала.

– Что?

– Я же сказала, что у меня нет времени сидеть здесь и слушать твои мужские шовинистические истории, которые попахивают проклятой расистской пропагандой в духе Шведских демократов[28]. Ты уж меня извини, но мне надо идти. Спасибо за кофе.

– Другое дело старый граф. Ему приходилось по меньшей мере принуждать, чтобы что-то вышло, – продолжил мужчина и покачал головой. – И он получил то, что заслужил.

Малин обернулась в дверях.

– Старый граф. Ты ведь говоришь о Хеннинге фон Юлленборге?

– Знаешь, он делал то, что хотел. Заставлял всех, кто ему нравился, пока мужчины были на работе. Чем моложе, тем лучше. Почему ты не пробуешь рулет? Может быть, на вид он опасный. Но гарантирую: он не кусается. – Старик протянул поднос.

Малин опять села, взяла кусок и попробовала.

– Ты хочешь сказать, что Хеннинг фон Юлленборг насиловал женщин в округе?

– Все знали, но никто не смел ничего сказать. Ведь это он заказывал музыку.

– А Вера Мейер? Он ее тоже изнасиловал?

– Что?

– Вера! Мейер! – закричала Малин так, что куски рулета вывалились у нее изо рта.

– Даме не надо кричать. Я еще не совсем глухой, только полуглухой. Да, какое-то время Вера была в большом фаворе. Помню одно лето, думаю, это был 1978 год. Он ходил туда каждый вечер, пока она не забеременела, и все стало не так забавно. – Старик покачал головой, взял в зубы кусок сахара, налил кофе в блюдечко и стал хлебать. – Но Вера была не единственной, кто от него понес. Далеко не единственной, если спросить меня.

– Я не понимаю одного. Ведь на его пенисе нашли кровь не Веры.

– Но она единственная, кто посмел обмануть его и взять у него деньги, не сделав аборта. А это был не хрен собачий, уверяю тебя.

– Значит, она тогда забеременела Дидриком и Новой?

– Что?

– Ничего, – сказала Малин, проклиная себя за то, что не дала ему просто говорить, пока брала еще один кусок рулета.

– Хотя она носила близнецов, это почти не было видно, – продолжил мужчина. – Она и до этого была большой, так что он, наверное, ничего не заметил. Подумал, что она сделала так, как он велел. Потому она родила их тайно в спальне и нигде не зарегистрировала. Первые годы даже не позволяла им выходить из спальни. Она так боялась, что он обнаружит детей и, может быть, даже нанесет им вред, что никогда не спускала с них глаз. Они не ходили в школу и не выходили на улицу, и не делали ничего другого. Но она научила их всему, что знала сама. Думаю, только когда им было лет шесть-семь, слухи о ее поступке распространились так далеко, что дошли до самого графа. – Мужчина покачал головой, взял в зубы еще один кусок сахара и отхлебнул кофе. – Он, понятно, был вне себя от бешенства и избил ее поленом прямо на глазах у детей. После этого она так и не оправилась. Но он еще не закончил расправляться с ними. Далеко нет, как оказалось. Он стал приходить к ним. Каждый день, а иногда даже чаще. Но теперь не из-за Веры, а из-за детей. И не только девочке приходилось вставать на четвереньки. Мальчику тоже. Иногда он разом брал обоих и заставлял их делать друг с другом такие вещи, о которых лучше не думать. Дама знает, эти вещи застревают в голове и загрязняют мысли.

Малин кивнула. Она его прекрасно поняла.

– Но если есть ад, – мужчина первый раз посмотрел ей в глаза, – то заверяю тебя, что он все еще горит.

В конце концов, детям надоело, и они отомстили, нанеся восемнадцать ударов ножом, а после этого исчезли, как дым.

До недавнего времени.

Соня фантазировала об этом в течение многих лет. Первый раз больше десяти лет назад. Мысль возникла словно из ниоткуда. Дети, наконец, уснули, и они с Фабианом лежали валетом на диване и смотрели фильм из сериала «Клиент всегда мертв». Речь шла о дочери и ее любовнике, точно она не помнит. Но, во всяком случае, в Соне что-то пробудилось, и если бы Фабиан там и тогда выключил телевизор, то мог бы сделать с ней все, что угодно. Ничего, конечно, не произошло, и она отбросила от себя эту мысль, такую же запретную, как неверность.

Но мысль настойчиво возвращалась. Не дома на диване, а когда она была одна в мастерской и могла спокойно пропустить ее через себя. Это было далеко не каждый день, но с годами желание когда-нибудь претворить фантазию в жизнь росла и крепла.

Она ничего не говорила Фабиану. Даже тем поздним вечером пять-шесть назад, когда они открыли еще одну бутылку вина, и он спросил ее, что бы ей хотелось попробовать. Что угодно, добавил он и опустошил свой бокал.

Хотя Соня в глубине души с нетерпением ждала, что когда-нибудь он неожиданно задаст ей именно этот вопрос, она только покачала головой и напомнила ему о том, что через несколько часов проснутся дети. От одной лишь мысли, что надо будет облечь ее самое сокровенное желание в слова, она почувствовала одновременно омерзение и подъем.

И только теперь она поняла, что стремилась к бессловесному сюрпризу. Другой мужчина прочел ее мысли и проявил инициативу, не извиняясь, не спрашивая разрешения и не думая о последствиях. Не потому, что должен или его попросили, а потому, что хотел.