— Ты не забыл вчерашний разговор?

— А-а, волшебная лавочка, — совсем о другом подумал Вячеслав. — Да, я уверен. Что-то живет в нас.

— Что же это может быть, тем более у мужчин? — рассмеялась Евгения.

На его посерьезневшем лице четко обозначились запавшие щеки.

— Трудно объяснить. Но вне всяких сомнений в человеке одновременно живут двое. Один, на которого жизнь наложила в той или иной мере свой отпечаток. И другой, собственно человек. С первым мы общаемся каждый день. Второго не видим. Он редко дает о себе знать. Когда в минуты умиротворения. Когда — горя…

Она недоверчиво покачала головой.

— Выходит, можно всю жизнь прожить и не знать… А если человек сам не в силах почувствовать… как тогда?

— Настоящий человек всегда почувствует, — взволнованно сказал Вячеслав.

Евгения отказывалась что-либо понять.

— Ну, а если все-таки не знает, что он… такой, кто ему поможет?

— Тоже человек! — Вячеслав в запальчивости повысил голос.

— Ты не представляешь даже, как важно распознать свое истинное лицо. Например. — Он огляделся, но ничего не обнаружил в подтверждение своих слов, с досадой продолжил: — Например, две похожие затасканные монеты. Отчисть их. Одна окажется того же достоинства, за что ее и принимают, другая много дороже. Так и человек… В общем, наплел. Ты одергивай меня почаще.

— По-моему, всё правильно, — схитрила Евгения.

— Ты уверена? — с надеждой спросил Вячеслав и, ободренный, заговорил снова: — Беда в том, что мы не всегда готовы помочь такому человеку. Если каждый из нас в течение своей жизни откроет хотя бы одного, это было бы…

Официант клевал носом за соседним столиком. Его коллеги, сбившись у стойки, наблюдали за репетицией. Парни, как и танцовщица, в экстазе дергали ногами, сотрясая пол.

— Знаешь, ведь я…

— Продолжай, — встрепенулась Евгения.

Вячеслав машинально повертел фужер, едва не уронив его.

— Здесь, на отдыхе, я впервые услышал в себе какое-то движение. Наверное глазами того человечка вижу я мальчиков в лодке и тревожусь неизвестно отчего. Уж в очень маленькую щелку смотрит он. Освободить же его не хватает смелости. Не приживется он у нас. Может быть, в дальнейшем… сейчас — никак. Не те времена.

— Он задумчиво кивнул, подтверждая свои мысли. — Ему бы я доверил самое заветное.

— А какое оно у тебя?

— Ты посмеешься, если услышишь. Заветные желания всегда простые…

— Не знаю, прав ты или нет. Но сейчас мне кажется, я совсем другая.

— А-а, слушай меня больше, — совсем по-ребячьи застеснялся Вячеслав.

— Удивительный, ты такой удивительный, — растроганно шептала Евгения.

— Я всего лишь удивительно треплюсь.

— Я не хочу, чтобы это был треп, — не сводила глаз Евгения.

Она на секунду положила свою руку поверх его.

«Милый мой растяпа, знал бы ты, что со мной происходит».

Вячеслав стал ковырять руками в салате.

— Я только зеленый горошек, — обиженно засопел он после шлепка Евгении.

— Говори еще! — властно сказала она.

— Ради бога, Женечка, дай поесть, — шутливо взмолился Вячеслав.

— Я хочу слышать от тебя все… все, что ожидает нас.

— Какой из меня пророк?

— Расскажи хотя бы, как мы расстанемся.

— Про это попробую, — сдался Вячеслав.

Подперев щеку кулаком, он заунывно начал:

— В прощальный вечер погода выдастся хмарная. Будет лупить дождь со снегом и валить с ног ветер. Низко бегущие тучи закроют горы. Слабый уличный свет озарит твое бледное, истерзанное муками любви и предстоящей разлуки, лицо. Глухо всхлипнув, ты кинешься ко мне с распростертыми объятиями и смочишь слезами мою астеническую грудь.

Как ни строил Вячеслав серьезное лицо, как ни стягивал губы, чтобы они раньше времени не расползлись в улыбку, Евгения все же заметила искорки смеха в его глазах.

— Болтун, враль, и не моргнет даже, а я сижу, как дура.

— Сама же допытывалась, — оправдывался Вячеслав.

— Попробую-ка я сказать. — Евгения откашлялась. — Прежде всего за тебя, за таких как ты, и за то, — голос ее дрогнул, — чтобы когда-нибудь мы встретились вновь.

— Принимается, — сказал Вячеслав. — Думаю, тогда капитан этой посудины учтет важность события и к изысканным деликатесам, что мы заказали, добавит хотя бы хвостик селедки.

— Обжора.

Парни уносили музыкальные инструменты. Смуглянка переоделась, расхаживала в брюках и черной с широкими плечами блузе.

Подошел официант, учтиво осведомился, сколько еще пробудут молодые люди. Евгения спохватилась.

— Мы уходим.

Официант щелкнул костяшками счет.

— Попрошу уплатить.

Вячеслав стал лазить по всем карманам, но не выудил и копейки.

— Кажется, я где-то оставил кошелек, — растерянно пролепетал он.

— Поищите лучше, — елейным голосом произнес официант, явно мстя клиенту за его недавний розыгрыш. — Мы подождем.

— Слава, я заплачу. — Евгения расстегнула сумочку, свысока заметила официанту. — Лично нам некогда ждать…

«В „Бригантине“ мы пробыли около трех часов. И покидаю я ее совсем другой. Я вся наполнена ликованием. Наверное, это отражается на моей физиономии. Во всяком случае, пока я спускаюсь по ступенькам, Слава придерживает меня за локоть. Он что-то говорит, одновременно запахивая шарф. На худой мальчишечьей шее пульсирует голубая жилка…»

Евгения отрешенно смотрела в окно, словно заново переживала те минуты. Оказывается, отдельные моменты она помнила до мельчайших подробностей. Но голубую жилку — особенно. Она билась неестественно часто, гораздо чаще сердца, чьи удары сладостно распирали грудь…

— Девушка, а где тут море? — озорно крикнул Вячеслав.

Вопрос послужил как бы сигналом. Они опять безудержно хохотали, гонялись друг за другом, вызывая понимающие улыбки прохожих.

У якорей на набережной задержались, перевели дух… Сумерки сгущались. От воды тянуло холодом. Запоздалая кучка экскурсантов шествовала мимо.

— Эврика! — воскликнул Вячеслав. — Пристраиваемся к ним как ни в чем не бывало.

А с площади, что начиналась за памятником матросу-черноморцу, подавал нетерпеливые сигналы автобус.

Обычно езда из города в поселок доставляла много беспокойства пассажирам. Узкое шоссе петляло между крутым обрывом со стороны моря и каменистым выступом гор. Но в темноте невидимый серпантин дороги мало кого тревожил, и в салоне «Икаруса» царило приподнятое настроение.

— Ты не устала? — заботливо спросил Вячеслав.

— Бодрюсь. Меня еще ждут вечерние хлопоты.

Евгения специально ответила тихо, чтобы он как можно ближе склонился к ней. Автобус подбросило, и Вячеслав невольно привлек ее к себе.

«Сейчас поцелует», — замерла она, сдерживая дыхание.

Вячеслав чертыхнулся, сел удобнее.

— А если отменить?

«О чем это он? — недоумевающе подумала Евгения. — Ах, о Раином дне рождения».

— Ты придешь… Мы придем, — скороговоркой поправилась она.

Автобус вырвался на ровную дорогу, прибавил газ.

«Еще каких-нибудь полчаса — и дома», — загрустила Евгения.

Она пыталась разобраться в невероятной смене событий, но ничего не получалось. Гораздо больше ее настораживала сдержанность Вячеслава. Не показалась ли она ему обыкновенной пустышкой?

Огни поселка очертили его изогнутую форму. Он похож