Два одиноких огонька скользят над равниной вдали, слишком низко для воздушного корабля. Ховербайки? Куда направляются эти две души? Какое поручение они выполняют? Кто они – любовники? Друзья? Потом в темноте вспыхивает десяток огней, преследующих этих двоих. Я взволнованно подаюсь вперед: ярко-оранжевые огненные языки отрываются от преследователей и два мерцавших впереди огонька исчезают в белой вспышке.

Еще двое погибших в результате переворота. Похоже, он не настолько мирный, как пыталась нас убедить Дидона. Кассий опять оказался прав.

По всему городу будут умирать люди. Бесшумные отряды начнут арестовывать верных членов фракции Ромула. Камеры заполнятся. Возможно, загрохочет оружие. С клинков закапает кровь. Все обдумано. Ставка сделана на доказательства, добытые Серафиной.

Я знаю, что такое заговоры, и они не производят на меня впечатления. В нашей семье они обыденнее свадеб. Эти деревенщины с окраины дерут нос перед золотыми внутренних областей, перед моей семьей и «этой сукой с Луны». Но они немногим лучше.

Потом я вспоминаю Серафину. Как она стояла перед отцом и какая печаль появилась на ее лице, когда она поняла его намерения. Как она разрывалась между любовью к своему народу и матери и любовью к отцу. Что выбрал бы я?

Я вижу внутренним взором отца и снова тщетно пытаюсь представить мать. Я тянусь к ней, но мои пальцы хватают лишь тень, и я чувствую, что в значительной степени виноват в ее отсутствии. Я недостаточно ее изучил. Любил ее недостаточно. И вот теперь она никогда уже не возьмет меня на руки, никогда не поцелует в лоб. Как будто ее вовсе не существовало.

Мои мысли прерывает шипение помех: у меня за спиной сработала глушилка.

Я разворачиваюсь и вижу пару янтарных глаз, взирающих на меня из тени в гостиной.

– Юпитер в аду!

Я включаю свет и обнаруживаю женщину, сидящую на тюфяке. Она внимательно смотрит, как я лихорадочно натягиваю халат.

– Серафина?

Она теперь дома. Комбинезон заключенного исчез. На ней одежда Ио. Серая шерстяная туника, перехваченная угольно-черным поясом. Домашние туфли без задника на резиновой подошве. Серафина рассматривает меня, забавляясь.

– Неужели у всех марсиан такой ужасный слух?

Ее глаза блуждают, пока я туго подпоясываю халат. Замечаю на ее руках два тяжелых кольца: на среднем пальце левой руки – дракон, пожирающий молнию, на правой – простое железное кольцо из училища, оленьи рога дома Дианы. Мне следовало бы догадаться, что она окажется охотницей.

– Неужели все лунатики так же грубы, как ты? – парирую я. Смотрю на дверь и понимаю: та не издала ни звука и, что впечатляет еще сильнее, девушка тоже проникла сюда совершенно бесшумно. Должно быть, прошла через стену. Через потайную дверь. – Ты заблудилась?

Серафина хмурится:

– Заблудилась?

– Ну, ты как бы находишься в моей комнате.

– В твоей комнате? – Ее внезапный смех звучит на удивление по-девчоночьи. – Ты в моем городе, гахья. На моей луне. Здесь в камне повсюду камеры. Какая разница, смотреть на тебя через камеру или напрямую? Напрямую честнее, правда?

– В любом случае это жутковато, – говорю я с улыбкой. – И совершенно негостеприимно.

– Если я правильно помню, ты тоже любитель поглазеть. Я видела, как ты смотрел на меня на столе.

– Ты была ранена, – говорю я. – Я смотрел на твои…

– Сиськи?

– Твои раны. Ту, у тебя на…

– Груди.

– На животе. Ты, очевидно, все еще не в себе. Получила по голове и немножко тронулась умом. Или у вас все разговаривают как низы общества?

– У меня хорошие манеры, – с улыбкой говорит она. – Пыль – суровый учитель.

Серафина поднимается и бросает мне в лицо сверток. Я еле успеваю поймать его.

– Тут одежда. Твоя испачкалась во время путешествия.

– Очень щедро с твоей стороны. – Я разворачиваю сверток, чтобы наконец одеться. – Как там наш пилот? – напоминаю я. – Ты сказала, что она жива и с ней все в порядке. Я хочу повидаться с ней.

– Нет.

– Торг неуместен? Ну что ж. – Я смотрю на принесенные вещи.

Серафина не отворачивается и не уходит.

– Ты не возражаешь?

– Возражаю?

– Да, я хотел бы переодеться.

Она с вызовом вскидывает голову:

– Я уже видела голых мужчин.

В отличие от нее, я рос в одиночестве. «Правитель – это остров», – как сказала бы бабушка.

– Это просто углерод. Ты стесняешься своего тела? – спрашивает она. – Или, может, смущаешься того, что не знаешь, как им пользоваться?

– Так вот зачем вы подослали розовых. Чтобы ты могла понаблюдать? – Я ловлю себя на том, что чрезвычайно доволен этим открытием. – Откуда такое любопытство?

Она морщит лоб:

– Ты был ранен? Поэтому вы их отослали? Твое мужское естество не работает?

– Это абсолютно не твое дело. Впрочем, спасибо, что интересуешься. Оно вполне работает.

– Извини, – вспыхивает она. – Я не хотела тебя оскорбить.

– Что ж, у тебя неплохо получилось. Мои комплименты тому, кто тебя учил.

– Тебе было бы спокойнее, если бы я тоже была голой?

Даже под складками свободной туники видны холмики ее грудей, длинные мускулистые ноги и…

Я кашляю и качаю головой. Она терпеливо ждет, пока до меня не доходит.

– Ты всегда играешь со своими гостями?

– Иногда. – Она самодовольно улыбается. – Ты действительно немного похож на игрушку. Эти волосы и славные маленькие конечности…

– Славные?

– Славные. И нос у тебя был сломан лишь недавно. Твои глаза настоящие? – Она подается ко мне. – Ты не ваял их, как какой-нибудь эльфик из центра?

Я не удостаиваю этот вопрос ответом.

– Ты не собираешься уходить, верно?

– С чего бы вдруг? Все заняты подготовкой к ужину. Мне скучно. Ты меня развлекаешь.

– Ну тогда ладно.

Я сбрасываю халат на пол, намереваясь смутить ее. Серафина не отводит взгляда. Она внимательно изучает меня.

– У тебя больше шрамов, чем бывает у эльфиков, – говорит она мгновение спустя.

– Потому что я не эльфик.

К моему удивлению, она смеется и принимается считать мои шрамы, пока не находит один любопытный. Это длинный тонкий шрам, наподобие ожерелья вокруг шеи.

– Кто наградил тебя вот этим?

Ее бледные пальцы скользят по шраму, и я, хоть это и невозможно, слышу завывание ветра за окном. И в тамошнем мраке, и в моем сознании таится он, зверь Жнеца, демон моего детства. Я инстинктивно снова натягиваю халат и опускаюсь на пол. У нее вдруг делается виноватый вид.

– Мне оставил его один человек, когда я был юн, – говорю я, коря себя за утрату контроля над памятью. Некоторые демоны не уходят никогда. Бабушка хотела удалить этот шрам лазером. Я уговорил ее сохранить его.

Серафина садится рядом со мной на пол.

– Любовник?

– Нет.

– Ты убил