Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но если оставить в стороне типичные обиды младшего брата на нравоучения старшего, то у датчан не так много причин обижаться на шведов. То же самое с норвежцами, у которых теперь более чем достаточно денег, чтобы смотреть свысока на былые неприятности. Что касается финнов, то у них, наверное, есть на что злиться, но мне кажется, что им пора уже двигаться вперед.
При всем ворчании в адрес шведов, я твердо убежден, что взаимной симпатии между народами Северной Европы намного больше, чем у других европейских стран. Напомните-ка мне, нет ли у бельгийцев сдержанной неприязни по отношению к французам? А что там с жалобами швейцарцев на итальянцев? Несмотря на пререкания, маловероятно, чтобы в Скандинавии повторился балканский сценарий. Как заметил Стефан Йонссон, когда меня стало слегка заносить на тему внутрискандинавского соперничества: «Это все-таки не Израиль и Палестина».
То, что ошибаться свойственно даже шведам, как выяснилось в последние годы, помогло немного умерить соседскую ревность. Проблемы Швеции похожи на датские: стране необходимо скорректировать систему социального обеспечения и остановить медленное умирание своих провинций. Еще более серьезные вызовы находятся в области интеграции и глобализации.
Великое шведское социал-демократическое приключение застопорилось пару десятилетий назад. Тогда экономика страны рухнула, и правительству пришлось принимать радикальные меры в области приватизации и снижения налогов, а также начать реформу системы социальной защиты. Но мир не заметил, насколько изменилась страна. Например, правые политики в США по-прежнему говорят о Швеции как о примере социалистического экстремизма, хотя это не имеет ничего общего с действительностью. Швеция, которую мы знали и которой вежливо восторгались, тайно радуясь, что сами в ней не живем, сегодня находится в состоянии политических перемен и неопределенности.
Стефан Йонссон считает, что его страна достигла важного перепутья. «Швеция пребывает в смятении. Я думаю, что общество на грани краха. Налицо развал ментальности, все поставлено под сомнение, даже социал-демократия. Многие задаются вопросом: что нужно спасать и что делать, если спасти это не удастся».
Звучит драматично. Но вот один отрезвляющий статистический показатель, взятый наугад: соотношение налоговых поступлений и ВВП страны в Швеции сейчас составляет 47,9 процента. Это четвертый показатель в мире, на третьем месте Дания. Чтобы дать вам представление о том, как этот показатель характеризует экономическое положение страны, добавлю, что на втором месте Зимбабве, а на первом – Кирибати.
«Я не испытываю оптимизма в отношении Швеции, – соглашается Ульф Нилсон. – Надо менять эту жесткую систему, социально ориентированное государство чересчур бюрократизировано. Главное – подход к налогам. Я живу во Франции, где из заработка в 100 000 крон в месяц на налоги уйдет, наверное, 30 000. В Швеции возьмут 50 000, но французское здравоохранение лучше. Что же получается, нас обманывают? Вот именно. Нет ничего хорошего в том, что тысячи людей, которые могли бы работать, живут на пособия. Я уехал из Швеции и заработал миллионы собственным трудом. Здесь это было бы невозможно. Я рад, что сбежал, мне повезло».
Хенрик Берггрен, как всегда, остается единственным оптимистом: «Система работает неплохо. Я слышал множество прогнозов о том, что ничего не выйдет, что это не мотивирует людей трудиться, и так далее. И что – вы видите признаки загнивающего общества?»
Есть более глубокая проблема в плане долгосрочных перспектив Швеции. Не вышло ли так, что, отказавшись от лютеранских ограничений в пользу потребительства, шведы выплеснули с водой глобализации и пуританского младенца? Старые крестьянские принципы самодостаточности, осторожности, скромности, равенства и бережливости, инстинктивное стремление договариваться, сотрудничать и делиться – это те черты, которые составили фундамент социал-демократического эксперимента. Не грозит ли этим чертам разрушение под напором растущего благосостояния и урбанизации? Не расшатывает ли этот современный урбанистический эксперимент те самые основы, на которых была возведена модерность?
Эке Даун ответил на это небрежным «Да-да, конечно» пожилого человека, который много чего повидал и смирился с неизбежностью того, что мир летит ко всем чертям.
Эндрю Браун тоже вроде бы согласился: «Я не знаю, может ли процветание выжить без воспоминаний и привычек бедности». В своей книге «Рыбалка в Утопии» Браун обращает внимание на рост преступности в Швеции с 1970-х годов, в особенности изнасилований (в последние годы Швеция демонстрирует самую высокую цифру зарегистрированных изнасилований в расчете на душу населения среди европейских стран).
Отмечает он и другие факторы. Охватившую всю страну моду на «Макдоналдс», из-за чего на улицах Стокгольма впервые появились тучные люди. Изменение медийного ландшафта («Газеты захватила новая генерация экстравагантных полугангстеров-полубизнесменов»). Новую терпимость к алкоголю, символом которой стало превращение государственного спиртового завода в модный бренд Absolut Vodka («Пьянство вновь стало модным»). Утрату 40 процентов рабочих мест по сравнению с серединой 70-х годов. Все это Браун считает верными приметами того, что страна делает последний круг вокруг сливного отверстия истории.
Я не верю, что это действительно так, но, похоже, Швеция сидит на демографической бомбе с часовым механизмом. Это единственная страна мира, где более 5 процентов населения составляют люди старше восьмидесяти (среднемировое значение – 1 процент). Почти 20 процентов шведов старше шестидесяти пяти, благодаря чему это самая старая страна Скандинавии и восьмая по этому показателю в мире. По прогнозу Всемирного Банка, к 2040 году треть шведов перешагнет порог пенсионного возраста. Но, как и следовало ожидать, Швеция хорошо подготовилась (в отличие, например, от Италии, где в этом смысле полный провал). Вероятно, ее высокоразвитая государственная пенсионная система справится с демографическими проблемами будущего. МВФ поставил Швецию на седьмое место в мировом рейтинге заботы о пожилых людях и готовности к работе со стареющим населением.
В конечном итоге, наверное, не стоит беспокоиться по поводу Швеции. Как заметил Хенрик Берггрен, его страну регулярно хоронили начиная с 70-х, особенно в 90-е, когда шведскую модель, казалось бы, фатально подорвал экономический коллапс. Однако восстановление произошло быстро и эффективно. Сейчас экономика Швеции остается одной из сильнейших в мире. В основном это достигается благодаря перестройке оставшихся от социал-демократов структур и переходу на уникальную модель развития, сочетающую либеральный подход с жестким фискальным и банковским контролем.
Итак, с экономикой у Швеции пока все в порядке. В политике страна пережила убийства премьер-министра и министра иностранных дел (Анну Линд зарезали в стокгольмском универмаге в 2003 году). Но насколько она жизнеспособна в плане культуры?
Во время моих поездок в Швецию меня удивляло пренебрежительное отношение многих моих собеседников к вкладу своей страны в мировую культуру. Мне всегда казалось, что наряду с такими тяжеловесами, как Стриндберг и Бергман, Швеция подарила миру целую обойму очень популярных писателей. Это Астрид Линдгрен, Хеннинг Манкель и, разумеется, Стиг Ларссон. Начиная со «шведского соловья» Женни Линд, от которой был без ума Ханс Кристиан Андерсен, и вплоть до ABBA и Robyn, Швеция регулярно выпускает в мир отличных поп-исполнителей и авторов песен.