Там, наверху, была какая-то мозаика. Он различил один крупный образ, раскинувшийся на всем куполе… Джад, изображенный в восточной манере. Неудивительно, учитывая место, где они находятся. Он смог разглядеть темную бороду, поднятую руку. Глаза большие. Больше он ничего не сумел увидеть. Если бы они пришли в полдень, подумал Перо, он, возможно, смог бы понять, что пытались создать мастера того далекого прошлого. Иногда находишь хорошие работы в таких отдаленных местах, но для мозаик нужен свет. Это он знал, несмотря на то, что теперь никто не работает с камнем и стеклом.

Дверь в глубине открылась и снова захлопнулась, разнеслось эхо. Священник снова вышел из темноты, неся четыре белых свечи. Они, должно быть, держат их про запас, на тот случай, когда здесь останавливаются путешественники. Свечи стоят дорого.

Он никогда не молился под образом восточного Джада, того, чей сын умер ради людей, чтобы принести им огонь, как гласит древнейшая версия его истории. На западе это запрещенная доктрина, ересь. Перо снова почувствовал, как далеко он от дома. Посмотрел на свою руку. Кажется, она не собирается отвалиться.

Принесенные свечи зажгли на алтаре, от маленьких, уже горящих там, и поставили в железные подсвечники. «Интересно, — подумал он, — сколько здесь священнослужителей?» Вероятно, они живут в той деревне, куда отправились раненые люди Скандира. Наступит ли такой день, когда здесь не останется ни одного священника? Когда вера в Ашара и звезды отберет это святилище, и тот бородатый бог будет смотреть вниз на символы другой веры? Или когда кусочки камня и стекла, из которых он создан, срубят топором, а не просто позволят им опадать?

Он наступил на кусочек мозаики, шагнув вперед. Раздался хруст. Этот звук показался Перо печальным. Стоящий у алтаря и диска священник прочистил горло, поклонился и начал вечернюю молитву — знакомые слова, но другая мелодия. Скандир опустился на колени, Перо и остальные следом за ним. Он почувствовал под коленом кусочек смальты, отодвинул его в сторону. Ему было грустно и одиноко, но в знакомой молитве можно обрести некоторое утешение. В подходящем месте он произнес имена отца и матери.

Даница тихо проскользнула в святилище, когда начались песнопения, и осталась у двери. Она помянула своих усопших, когда священник сделал для этого паузу в молитве — и прибавила новое имя, человека, который умер год назад, но покинул ее только сегодня.

Было трудно не обращаться к нему. И еще будет трудно какое-то время. Она прибавила молитву о своем брате, как всегда, и это заставило ее снова выйти наружу, еще до конца службы.

Уже стемнело, похолодало, сумерки опустились на Саврадию. Она поискала и нашла первую вечернюю звезду. Ее мать, после того, как они приехали в Сеньян, научила ее называть первую увиденную ею ночную звезду именем отца, и просить у нее благословения. Она до сих пор это делает. Некоторые ритуалы принадлежат только тебе, независимо ни от какой веры. Звезды принадлежат не одним ашаритам, они сияют над всеми. Она помнила, как мать это сказала. Ей было трудно. Она чувствовала себя такой одинокой.

Даница огляделась. Никаких признаков жизни, никакого движения, лишь какая-то собака пробежала мимо калитки, да ее пес подошел к Данице и толкнул ее головой. Она опустила вниз руку и взъерошила шерсть Тико на загривке. По крайней мере, не все ее покинули, подумала она, потом решила, что эта мысль говорит о слабости, о жалости к себе. Жизнь и мир ничего тебе не должны.

Разве что иногда появляется возможность отомстить — та возможность, за которую она решила ухватиться и уехать утром вместе со Скандиром. Это решение неожиданно принесло страдание, но страдания присутствуют в жизни каждого человека, не так ли?

Она вышла из святилища не просто так, напомнила себе Даница, и опять принялась оглядывать поля. Другая собака ушла дальше, в деревню. Тико стоял рядом с ней, теперь он насторожился, что-то почувствовав в ее настроении. Она услышала крик совы, потом быстрое хлопанье крыльев, предваряющее парящий полет.

Немного позднее двери святилища распахнулись, и все вышли. Священник благодарил, предлагал еще помолиться. Кто-то проявил щедрость.

Они вышли за калитку и направились к деревне. Даница шагала рядом со Скандиром, Марин тоже шел рядом с ним, с другой стороны.

Сделав несколько широких шагов, Скандир остановился, и остальные тоже остановились. Он взглянул на Даницу, потом на Марина Дживо. Она видела, что он усмехается.

— Вы меня охраняете? — спросил он у купца.

— Просто иду, — ответил Марин.

Скандир рассмеялся.

— Оба? Просто идете? — он покачал головой. — Я тронут. Я тоже заметил исчезнувший лук и колчан там, на месте засады, и ему все-таки придется где-то достать коня. Но здесь он не появится.

— Вы в этом уверены? — спросил Марин.

Даница почувствовала огорчение. Конечно, Раска Трипон должен был заметить то, что заметила она — и, очевидно, Марин тоже.

— Он не знал, что я отправлюсь в эту сторону, у него не было причин считать, что я поеду на восток, а ему нужно вернуться к своей армии. К этому времени он уже скачет на север, вероятно, будет скакать всю ночь. Он не станет прятаться здесь, чтобы сразить меня стрелой в темноте, — он повернулся к Данице. — Ты согласна?

Говорить было трудно. Она осознала, что не разговаривала с того момента, как Невен ушел. Она просто кивнула.

Скандир пристально посмотрел на нее с высоты своего роста. Вздохнул.

— Я жду, что мои бойцы будут отвечать мне, когда я к ним обращаюсь. Сделай это.

Она посмотрела на него в сумерках.

— Да, Бан Раска.

— Не называй меня так. Называй меня командиром, или Скандиром.

— Да, командир, — ответила она. — Он не станет прятаться здесь, чтобы убить вас в темноте.

— Но ты пришла, чтобы защитить меня? Ты не очень хорошо его знаешь, правда?

«Как тяжело, — подумала она. — Но это неизбежно». Она прикусила губу.

— Нет, я его не знаю. Я вышла, чтобы посмотреть. Но я тоже так думаю, командир.

— Хорошо, — он повернулся к Марину. — Кажется, никогда еще подданный Дубравы не стремился меня защитить. Странное чувство. Но приятное, учтите. Вы позволите мне потом написать вашему отцу и похвалить вас за сегодняшние действия?

— Как я мог бы вам помешать?

— Попросив меня об этом, — нетерпеливо ответил старик. — Иначе зачем бы я спрашивал? — он опять покачал головой. — Надеюсь, у них найдется что-нибудь выпить. Таверны здесь нет, но у Елены иногда есть вино, которое она сама делает или кто-то ей дарит. Пойдем!

Елена оказалась целительницей.

Тяжелораненого воина еще можно было бы спасти, если бы богиня явила свою милость, но ему пришлось бы остаться здесь на некоторое время, а она этого допустить не могла. После того, как два других раненых Раски с гордостью заявили, что на дороге лежат пятьдесят убитых османских солдат, в том числе Джанни.