Под бейсболкой скрывались остриженные «под горшок» седые волосы, густые и спутанные. Рону было сорок шесть лет, но выглядел он гораздо старше. Поправив бейсболку, он ступил на траву. Росту в нем было шесть футов, и хотя на его фигуру наложили отпечаток двадцать лет небрежения и дурного обращения, в ней все еще угадывалась стать былого атлета. Он пересек штрафную площадку, прошагал по земляной дорожке базы и направился к «дому», возле которого постоял немного, глядя на нескончаемые ряды ярко-синих сидений. Осторожно поставив ногу на «пятачок» базы, он покачал головой. Дон Ларсен именно с этого места делал отличные броски. Уайти Форд, один из его идолов, был хозяином этого «пятачка». Рон оглянулся через левое плечо на правое поле, к которому, казалось, слишком близко примыкала стена, за которую Роджер Марис послал столько флай-болов… Вдали, за стеной, виднелся монумент в честь величайших игроков «Янки».

Одним из них был, конечно, Микки.

Марк Барретт, тоже в фирменной бейсболке, стоял поодаль и пытался представить себе, о чем думает его клиент, отпущенный из тюрьмы, в которой безвинно провел двенадцать лет без извинений, потому что ни у кого не хватило духу признать свои ошибки, без прощания, а так, словно ему хотели сказать: «Катись отсюда подобру-поздорову и веди себя тихо», – без компенсации, утешения, без письма от губернатора или какого-нибудь другого официального лица, без какого бы то ни было заявления со стороны пресс-служб. И вот две недели спустя он оказался в эпицентре внимания средств массовой информации, каждое из которых желало урвать свой кусочек его истории.

Удивительно, но Рон ни на кого не таил обиды. Они с Деннисом были слишком ошеломлены счастьем свободы. Обида придет позже, спустя долгое время после того, как пресса утратит к ним интерес.

Барри Скек стоял на краю поля, тоже наблюдая за Роном и беседуя с другими. Верный болельщик «Янки», он созвонился с администрацией команды и организовал этот визит. Сейчас, во время их пребывания в Нью-Йорке, он был «принимающей стороной».

Фотографы и операторы сняли Рона на поле, после чего краткая экскурсия продолжилась, группа медленно двинулась вдоль линии первой базы во главе с гидом, не устававшим рассказывать о разных знаменитых игроках. Многие из этих историй и биографий Рон хорошо знал.

– Ни одному из игроков никогда не удавалось выбить мяч за пределы стадиона «Янки», но Мэнтл ближе всех подошел к этому. Он сделал бросок с лицевой линии в правый центр, вон туда, – гид указал направление рукой, – на 535 футов от площадки «дома».

– Но один питчер в Вашингтоне бросил еще дальше, – вставил Рон. – На 565 футов. Это был Чак Стоббз.

Знания Рона произвели впечатление на гида.

В нескольких шагах за Роном шла Аннет, как всегда, расспрашивая о подробностях, высказывая суждения, стараясь все понять, хотя она не была бейсбольной болельщицей и в тот момент ее главной заботой было удерживать брата от возлияний. Он сердился на нее, потому что накануне вечером она не позволила ему напиться.

Группа включала также Денниса, Грега Уилхойта и Тима Дюрэма. Все четверо приняли участие в программе «Доброе утро, Америка». Поездку оплатил канал Эй-би-си. Джим Дуайер из нью-йоркской «Дейли ньюс» тоже сопровождал их.

Они вступили на ограничительную линию центрального поля. По другую ее сторону находился Парк славы, в котором были установлены огромные скульптурные бюсты Рута и Герига, Мэнтла и Ди Маджио, а также десятки мемориальных досок в честь других великих «янки». Гид рассказал, что до реконструкции этот маленький уголок едва ли не священной земли составлял часть территории ярмарки. Он открыл ворота, они, миновав изгородь, вошли в вымощенный камнем внутренний дворик и на миг словно бы забыли, что находятся на бейсбольном стадионе.

Рон подошел к бюсту Мэнтла и прочел его краткую биографию. Вехи его спортивной карьеры, заученные еще в детстве, он и сейчас помнил наизусть.

Последний раз Рон числился в команде «Янки» в сезоне 1977 года, он играл тогда в дублирующем составе в Форт-Лодердейле и был настолько далек от Парка славы, насколько вообще может быть далек от него игрок в бейсбол. У Аннет сохранились его старые фотографии в форме «Янки». Когда-то она принадлежала одному из представленных в этом Парке идолов. Большой клуб просто передавал форму знаменитостей новичкам, и, проделывая печальный путь вниз по лестнице дублирующих составов, эти вещи отступали на дальние рубежи, накапливая все больше боевых шрамов, наносимых жизнью. На всех штанах были заштопаны коленки и многократно зашит задний шов. Эластичные куртки были либо ушиты, либо расставлены и испачканы изнутри маркером – тренеры надписывали их, чтобы игроки не путались. Все вещи пестрели пятнами от травы и пота.

1977 год, Форт-Лодердейл, команда «Янки». Рон выходил на поле четырнадцать раз в тридцати трех иннингах. Две победы, четыре поражения и достаточное количество травм, чтобы «Янки» вышвырнули его, когда сезон, слава Богу, подошел к концу.

Экскурсия продолжалась. Рон задержался у доски Регги Джексона. Гид рассказывал о том, как менялись размеры стадиона: когда играл Рут, они были больше, когда Марис и Мэнтл – меньше. Команда кинооператоров все запечатлевала на пленку, снимала даже то, чему наверняка предстояло быть вырезанным.

Как забавна эта суета, подумала Аннет. Будучи ребенком и подростком, Ронни мечтал оказаться в центре внимания, стремился к этому, и вот теперь, столько лет спустя, камеры фиксируют каждое его движение.

«Наслаждайся моментом», – твердила она про себя. Еще месяц назад ее брат был заперт в психушке, и они вовсе не были уверены, что он оттуда выйдет.

Все не спеша вернулись к скамейке запасных и еще ненадолго там задержались. Спеша в эти последние несколько минут вобрать в себя магию этого места, Рон сказал Марку Барретту:

– Я словно бы вкусил капельку того восторга, который они здесь испытывали.

Марк кивнул, но не нашел что ответить.

– Единственное, чего мне всегда хотелось, – это играть в бейсбол, – признался Рон. – И это было единственное удовольствие, которое я когда-либо испытывал. – Он помолчал, посмотрел вокруг и добавил: – Знаете, все это – вроде глотка воды после долгой жажды. Но чего мне действительно хочется, так это холодного пива.

Пить он начал в Нью-Йорке.

От стадиона «Янки» они совершили победный прыжок в Диснейленд. Некий немецкий телеканал оплатил три дня развлечений для всей компании. От Рона и Денниса требовалось одно: рассказывать свои истории, а немцы, с характерным для европейцев любопытством к смертной казни, тщательно записывали все подробности.

Любимым местом Рона в Диснейленде оказался Эпкот, немецкая «деревушка», где он нашел баварское пиво и стал заливать его в себя кружка за кружкой.

Они прилетели в Лос-Анджелес для участия в прямом эфире шоу «Лиза». Незадолго до вылета Рон улизнул и вылакал пинту водки. Поскольку у него не хватало зубов, речь его вообще была весьма невнятной, поэтому никто не заметил, как у него заплетается язык.