Подхватил её за талию, приподнимая рывком с земли и притягивая к себе. Обнял, чувствуя, как она сотрясается от беззвучных рыданий. И прижал сильно, не давая возможности вырваться. Но она и не вырывалась больше, просто плакала тихо, уткнувшись лицом ему в грудь, не делая попыток освободиться.

Луна промелькнула в тучах ещё раз, и ветер начал усиливаться. Стихший было дождь полил с новой силой, но Эдгару казалось — это мелочи. Всё, что ему нужно, он держит сейчас в руках.

Откуда-то со стороны реки снова раздались выстрелы и торжествующие вопли Шарля, которые слышны были даже сквозь завывания ветра.

— Аааа, сучёныш! Получи!

— Кто с тобой здесь? Сообщники? — спросил Эдгар, закрывая глаза и прижимаясь к щеке Летиции, но она не ответила, лишь заплакала ещё сильнее.

Он, видимо, сошёл с ума. Ведь как иначе объяснить то, что он чувствует к этой женщине? Она пришла убить его и украсть жемчужину, и где-то по краю болот бегает Шарль, очевидно ловит её помощников, а он почти счастлив, сидит тут в грязи и обнимает её, и не в силах даже злиться, потому что он рад. Рад, что она жива, и что она здесь. Она расцарапала его когтями, ударила ножом и чёртовой коробкой, она, быть может, просто мошенница, и при этом внучка заклятого врага, мечтающего всех их убить, и она, наверное, даппи, что приходит с болот, если даппи вообще существуют. И где в этой истории правда, а где ложь — он не знал. Знал только одно — он не может её отпустить. И что каким бы безрассудным это всё ни казалось, ведь он не знает её совсем, и не знает, кто она такая на самом деле, но он любит её. Любит вопреки всякому здравому смыслу.

Он и подумать не мог, сколько скопилось в нём нерастраченной любви и нежности, что сейчас она, как талая вода, прорвав плотину, хлынула потоком, смывая разум и волю, доводы рассудка и необходимость думать о будущем.

Сейчас была только она, и только он, и всё остальное не имело никакого значения. И потребность обнимать её, чувствовать её тело, прикасаться к ней, ощущая, что вот она, здесь, рядом с ним, была сильнее всего на свете. И он просто гладил её по мокрой спине и прижимал к себе, понимая, что завтра будет утро и будет похмелье, но сейчас это было неважно. Сейчас он был пьян этими чувствами и ни о чём больше думать не хотел.

— Идём в дом, — произнёс Эдгар ей на ухо, слыша, как она затихла и перестала плакать.

Он помог ей подняться и, крепко стиснув ладонью её руку, повёл за собой. Летиция подчинилась и пошла за ним, не делая больше попыток сбежать.

Дом уже переполошился, гудел как улей, повсюду горели свечи, слуги метались от окон к двери, пытаясь рассмотреть, что происходит на улице. Собаки с лаем примчались со стороны болот мокрые и грязные, и бегали сейчас по гостиной, оставляя повсюду следы. И когда Эдгар вошёл внутрь, ведя за собой Летицию, казалось, все разом лишились дара речи.

Вперёд вышла Эветт, кутаясь в тонкую нитяную шаль, наброшенную поверх шёлкового халата, приподняла вверх свечу и, внимательно вглядываясь Летицию, спросила резко:

— Это что ещё за девка?

— Это наша соседка — Летиция Бернар, внучка Анри Бернара, дочь Жюльена Бернара, — спокойно ответил Эдгар, так и не отпустив её руки.

Наверное, если бы он зашёл в обнимку с аллигатором, удивления на лицах было бы в сто раз меньше. Эветт даже не вспомнила про сердце или капли. Рывком сдёрнув с плеч шаль, сунула её в руки одной из служанок, и сделала шаг навстречу сыну.

— Бернар? Летиция Бернар здесь? Почему она в таком виде? И что она здесь делает? Как это вообще понимать! — воскликнула Эветт.

— Это хороший вопрос, мама, — усмехнулся Эдгар, — но в нём я разберусь без твоего участия. А сейчас… нашей гостье, очевидно нужно привести себя в порядок, на улице ужасная гроза, так что будь добра, распорядись насчёт всего необходимого — сухой одежды и прочего, хорошо?

— Да с какой стати? — возмутилась было Эветт, но Эдгар посмотрел на мать и слуг за её спиной таким тяжёлым взглядом, что гостиная вмиг опустела.

— Ну, раз по твоей милости я теперь хозяин этого дома, мама, так вот с этой самой стати, — произнёс он негромко и твёрдо, — Летиция Бернар — моя гостья, так что будь добра, сделай, пожалуйста то, о чём я попросил.

Видно было, что Эветт возмущена, но тон сына не оставил ей вариантов, она передёрнула плечами и, окинув «гостью» взглядом, полным презрения, удалилась. Эдгар посмотрел на Летицию, потом на себя, и понял, что выглядят они, конечно, не лучшим образом, но впервые за долгое время ему захотелось улыбнуться.

— Идём, — он взял канделябр и потащил Летицию за собой.

Привёл в одну из комнат на первом этаже дома, поставил свечи на стол и, указав рукой на зарешёченное окно, произнёс:

— Извини, что принимаю тебя вот здесь и вот так. Но, боюсь, ты опять попытаешься сбежать, а нам обязательно нужно поговорить. Сейчас я пришлю слуг, здесь есть кровать — отдыхай, а утром мы поговорим.

Эдгар хотел попрощаться и уйти, но внезапно сделал шаг ей навстречу и, глядя прямо в глаза, произнёс тихо:

— Послушай, я тебе не враг, и я ничего тебе не сделаю. Но, пожалуйста, не пытайся больше бежать. Я всё равно найду тебя, Летиция. Найду…

Он посмотрел на её губы, резко развернулся и ушёл. Крикнул, чтобы принесли ключи, и сам запер дверь. Нашёл одного из слуг — молодого и крепкого Ноя — и велел ему сидеть под дверью и караулить, впускать только слуг и не выпускать гостью. И пообещал Ною, что если тот проморгает и гостья сбежит, то он сам лично спустит с него шкуру.

И в этот момент он понимал, что точно сделает это, не то выпорет слугу, а задушит собственными руками, если она снова сбежит, настолько Летиция уже завладела его рассудком.

Теперь нужно было разобраться с остальным. Эдгар вернулся в комнату, спрятал жемчужину в тайник и, найдя пистолет, который в пылу драки улетел под кровать, отправился на подмогу к Шарлю. Выстрелов больше не было слышно.

Впрочем, помощь его дяде была уже не нужна. Голый по пояс с ружьём наперевес и весь в крови Шарль появился на пороге и победоносно ругнулся:

— Ну, сожри меня аллигатор! Я же говорил! А тебя где носит, племяш? — он вытер ладонью воду с лица.

— Что стряслось? — спросил Эдгар, прихватывая фонарь. — В кого стреляли?

— Айда, полюбуешься!

Они вышли на крыльцо, и Эдгар увидел лежащего прямо на ступенях человека лицом вниз, рядом с которым стоял Грегуар, направив на него дуло ружья. Судя по цвету кожи это был ньор, и мужчина достаточно крупный. Парусиновые штаны, грубые матросские ботинки и холщовая рубаха — возможно, он был рабом. Рубаха на его спине была вся изодрана и окровавлена, и дождь, льющий сверху, размывал постепенно кровь.

— Кто-то из рабов Бернара? — спросил Эдгар, опуская фонарь.

— Я же говорил, что устроил старому пирату фейерверк, — довольно произнёс Шарль, — я поставил запалы вдоль всего оврага. Как знал, что этот гаденыш пошлёт своих головорезов! Вот он и подорвался слегка. Но, поди же ты, даже не угадаешь, что за птица попалась в мои силки!