в генетической основе болезни, проект «Геном человека» однозначно пришелся ко двору – буквально. Тогда не было ни животных моделей шизофрении, ни информации о тесно связанных с ней полиморфизмах, которая позволила бы генетикам выследить соответствующие гены. «Единственный способ подарить Руфусу жизнь[836] состоял в том, чтобы понять, почему он был болен. А единственным способом, которым мы могли это сделать, было получить геном».

Но какой геном нужно было «получать»? Некоторые ученые, включая Салстона, ратовали за поэтапный подход: начинать с простых организмов вроде пекарских дрожжей (или червей, или мух) и затем двигаться вверх по лестнице сложности и размера к геному человека. Другие, включая Уотсона, хотели перескочить через все ступени прямо к нему. После продолжительных дебатов ученые достигли компромисса. Секвенирование геномов простых организмов начнется в первую очередь. Эти работы будут носить названия соответствующих организмов: проект «Геном червя», проект «Геном дрозофилы», – и они помогут точнее настроить технологию секвенирования. Параллельно продолжится секвенирование генов человека. Уроки, усвоенные в ходе прочтения простых геномов, пойдут на пользу секвенированию гораздо более крупного и сложного генома человека. Это беспрецедентное по масштабу начинание – всеобъемлющее секвенирование человеческого генома – получило название «Геном человека».

Тем временем Национальные институты здоровья (НИЗ) и Министерство энергетики (МЭ) боролись за контроль над проектом «Геном человека». К 1989 году после нескольких слушаний[837] в Конгрессе США удалось достичь второго компромисса: НИЗ выступят официальным «ведущим агентством», а МЭ будет финансировать проект и вести стратегическое управление. Уотсона избрали руководителем проекта. В скором времени к инициативе подключились организации-партнеры из других стран – Британский совет по медицинским исследованиям и фонд Wellcome Trust, – а затем и научные коллективы из Франции, Японии, Китая, Германии.

В январе 1989-го в конференц-зале[838] Здания 31 на отшибе кампуса НИЗ в Бетесде собрался совет из 12 экспертов. Председательствовал на совете Нортон Зиндер, генетик, который участвовал в разработке проекта Асиломарского моратория. «Сегодня мы начинаем, – провозгласил Зиндер. – Мы запускаем нескончаемое исследование[839] биологии человека. Во что бы оно ни вылилось, это будет настоящее приключение, устремление, которому нет цены. И когда закончим мы, кто-то другой сядет и скажет: „Время начинать“».

28 января 1983 года[840], накануне запуска проекта «Геном человека», Кэрри Бак скончалась в доме престарелых в Уэйнсборо, штат Пенсильвания. Ей было 76: ее рождение и смерть обрамляли почти век истории гена. Поколение Бак стало свидетелем научного возрождения генетики, ее вторжения в общественный дискурс, ее перерождения в социальную инженерию и евгенику и ее послевоенного перехода в центральную тему «новой» биологии. Этому поколению довелось во всей полноте наблюдать влияние генетики на человеческую физиологию и патологию, ее мощнейшую способность объяснять сущность заболеваний и ее неизбежное пересечение с вопросами судьбы, идентичности и выбора. Кэрри была одной из первых жертв искаженного понимания новой мощной науки. И она наблюдала, как эта наука меняла наше понимание медицины, культуры и общества.

Но что насчет ее «генетической имбецильности»? В 1930-м, через три года после одобренной Верховным судом стерилизации Кэрри Бак, ее выпустили из вирджинской колонии для эпилептиков и умственно отсталых и отправили работать с семьей в округ Блэнд того же штата. Ее единственная дочь Вивиан Доббс[841] – ребенок, которого обследовали по решению суда и объявили имбецилом, – умерла от воспаления кишечника в 1932-м. В свои восемь с небольшим Вивиан довольно хорошо училась. В первом классе ей ставили пятерки и четверки по поведению и правописанию, но тройки по математике (этот предмет всегда давался ей с трудом). В апреле 1931-го ее имя поместили на доску почета. Из сохранившихся школьных ведомостей следовало, что она была веселым, приятным, беззаботным ребенком с успеваемостью не лучше и не хуже, чем у сверстников. Ничего в биографии Вивиан даже отдаленно не намекало на унаследованную имбецильность и предрасположенность к психическим заболеваниям – диагноз, который решил судьбу Кэрри Бак в суде.

Географы

Так карту Африки пустынной[842]

Географ сделает картиной,

Рисуя пальмы и слонов

За неименьем городов.

Джонатан Свифт,

«О поэзии. Рапсодия»[843]

Проект «Геном человека», вроде бы одно[844] из самых благородных начинаний человечества, все больше и больше напоминает борьбу в грязи.

Джастин Гиллис,

2000

Справедливости ради следует сказать, что первый сюрприз проекту «Геном человека» преподнесли вовсе не гены. В 1989 году, пока Уотсон, Зиндер и их коллеги готовились к запуску проекта, малоизвестный нейробиолог из НИЗ Крейг Вентер предложил[845] способ ускорения геномного секвенирования.

Задиристый и целеустремленный, поначалу не слишком усидчивый студент со средней успеваемостью, заядлый серфингист и мореход, участник войны во Вьетнаме[846], Вентер обладал способностью с головой уходить в незнакомые проекты. Он был подкован в нейробиологии и большую часть своей научной жизни изучал адреналин. В середине 1980-х, работая в НИЗ, Вентер заинтересовался секвенированием генов, которые экспрессировались в мозге человека. В 1986-м он услышал о быстром секвенаторе[847] Лероя Худа и спешно купил одну из первых его моделей для своей лаборатории. Когда прибор доставили, Вентер нарек его «мое будущее в ящике»[848]. У него были умелые руки инженера и присущая биохимикам любовь к смешиванию растворов. За несколько месяцев он стал экспертом в быстром чтении генома с помощью полуавтоматического секвенатора.

Вентеровская стратегия геномного секвенирования основывалась на радикальном упрощении. Хотя человеческий геном, конечно же, содержит гены, огромная его часть их лишена. Протяженные участки между генами, которые называют межгенной ДНК, чем-то напоминают длинные трассы между канадскими городами. И, как продемонстрировали Филлип Шарп и Ричард Робертс, даже белок-кодирующие зоны самих генов разделены на отрезки длинными «прокладками», интронами.

Межгенная ДНК и интроны – промежутки и «прокладки» – не кодируют никакой информации о белках. Однако эти отрезки могут содержать информацию, позволяющую регулировать и координировать экспрессию генов во времени и пространстве. Иными словами, часть из них кодирует прилагающиеся к генам «кнопки» включения и выключения[849]. Другая же часть не кодирует ни одной известной функции. Устройство человеческого генома, таким образом, можно сравнить с предложением:

Это…… ст…… рукт…… ура……, ва…… шего……. (……. ген……. ома…….)…….

Слова здесь соответствуют генам, многоточия – промежуткам между генами и интронам внутри генов, а редкие запятые и скобки – регуляторным последовательностям.

Придуманный Вентером способ «срезать путь» заключался в том, чтобы игнорировать в геноме человека все эти промежутки и «прокладки»[850]. Межгенная ДНК и интроны не несут информации