Вот, значит, куда он улетел. Почему-то упоминание о том, что Нестеров встречался с Зориной, хоть и в компании с ее братом, тоже имеющим какое-то отношение к строительству, вызывает неприятное жжение и тяжесть в груди. Еще и, как назло, вспоминаю о том, как Марк танцевал с ней «Талассе». Тогда меня это не трогало, а сейчас захотелось сжать кулаки от злости и непрошенной ревности. Но я сдерживаюсь.

— Он в последнее время постоянно в разъездах, — комментирует Лера, не отрывая внимательного взгляда от дороги. — Слышала, что «Строй-Инвест» собираются объединить с какой-то другой компанией.

Аня охотно отвечает:

— Да, Марк что-то об этом говорил. Но, на мой взгляд, вокруг этого слияния слишком много суеты. Крупная компания вроде «Строй-Инвеста» при наличии договоренности между учредителями может подмять под себя более мелкую, чтобы после присоединения та прекратила свое существование. А он для чего-то пытается вытянуть её для полноценного слияния.

— Наверное, ему это для чего-то нужно, — произношу я расплывчато, хотя и сама не понимаю его мотивов. Нестерову ведь ничего не стоило поглотить компанию своего врага, отправить моего брата в тюрьму и оставить нас обоих ни с чем. Но он поступает иначе.

Лерка уверенно ведет Гелендваген к самому краю полуострова Шкота, проезжая мимо смотровой площадки с памятником Анне Щетининой — первой в мире женщине — капитану дальнего плавания.

— Просто Марк — перфекционист, — говорит Дубинина, притормаживая на дорожном «лежачем полицейском». — Сахаров говорил, что Марк всегда был таким, пытающимся все, за что берется, довести до идеала.

Теперь она так легко упоминает о Никите, словно между ними и не было ничего. И не скажешь, что она больше недели не выходила из дома после их расставания.

Зорина кивает:

— Андрей тоже так говорит. К тому же, после гибели брата Марку пришлось, вопреки собственным планам, заняться строительством. Представьте себе, когда тебя постоянно сравнивают с тем, кого готовили к этой работе с детства. Тут поневоле приобретешь синдром отличника.

Лера паркует Гелендваген на галечной косе, разворачивая багажником к маяку, глушит мотор.

— Мне кажется, этот перфекционизм ему очень идет, — усмехается она, пока мы выходим из машины. — Он делает образ Марка ещё более маскулинным, правда, Лан?

Отворачиваюсь под предлогом помочь расстелить плед на коврике багажника. Теперь что и к ней Нестерова ревновать? Мне вообще не нравится обсуждать его с кем бы то ни было, очень хочется заявить на него свои права, но поскольку объективно никаких прав на него у меня нет, приходится промычать в ответ неопределенное «угу».

— Точно, — с готовностью подтверждает Зорина. — Марк вообще весь такой загадочно-притягательный. И при этом недосягаемо-неприступный, как скалы на полуострове Брюса. Вроде бы и галантный, и общительный, и улыбчивый, но как к нему подобраться — непонятно.

Нестеров действительно умеет быть надменным, строгим и гордым. Но я знаю его другим: нежным и заботливым, смелым и решительным. Понимаю вдруг, что скучаю по нему так сильно, что сердце трепещет от желания позвонить прямо сейчас. Признать, что он нужен мне. Рассказать, что не виновата в том поцелуе с Сахаровым. Но не при девочках же это делать. Придется терпеть до вечера.

Мы расставляем на расстеленном пледе контейнеры с роллами. Лера довольно усмехается, размешивая палочками васаби в соевом соусе:

— Таких вкусных роллов, как у нас в Приморье, в Москве не поешь. Особенно каких-нибудь типа Филадельфии или вот этих запечённых с гребешком.

Зорина в ответ согласно мычит с полным ртом. Я тоже ем, радуясь, что разговор про Нестерова, наконец, закончился. Тем не менее, это вовсе не означает, что мысли о нем улетучились из моей головы. Я всё так же думаю о Марке. Размышляю о том, что скажу ему, когда позвоню. Поэтому почти не слушаю трескотню девчонок, обсуждающих собственные вкусовые предпочтения в блюдах японской кухни.

Пахнет йодом и солью. Над линией моря светлой полосой стелется туман, выше которого выделяется ярко-красная вершина маяка, так похожего на тот, что теперь украшает мою левую лопатку. Токаревский маяк до сих пор ведет суда через пролив Босфор Восточный, позволяя им безопасно обойти мель между безымянным мысом Русского острова и косой. А я верю, что мой, оплетенный шиповником, маяк должен указать мне путь обратно в объятия Нестерова.

Мы проводим на косе несколько часов, но заката не дожидаемся. К вечеру небо затягивает темными тучами, а ветер усиливается и поднимает волны. Когда они начинают подбираться к колесам Гелендвагена, приходится свернуть наш пикник.

— Хорошо посидели, — резюмирует Аня, обнимая себя за плечи на заднем сиденье.

Из-за приближающейся непогоды темнеет рано, и Лера включает фары автомобиля, чтобы лучше видеть:

— А давайте на выходных в клуб сходим? — предлагает она, а я морщусь:

— Терпеть не могу клубы.

Всегда сторонилась ночных развлечений, предпочитая оказываться дома пораньше. Пережидать темноту, которой так боялась раньше, погружаясь в навеянный таблетками сон.

— Ты просто не умеешь их готовить, но я тебя научу! — Аня смеется и тянет вперед камеру своего телефона: — Нужно сделать селфи. Лана, представь, как мы всех удивим.

Она делает несколько фото с разных ракурсов, запечатлевая наши улыбающиеся физиономии. Действительно, кто бы мог подумать, что через несколько недель после эпической публичной драки мы с Зориной будем сиять улыбками на совместной фотографии. Но это стало возможным, потому что кое-что неуловимо изменилось. Не только во мне. В ней тоже.

— Отмечу вас обеих, — обещает Аня, водя по экрану указательным пальцем, ретушируя фото. — А в субботу идем в «Куку», туда приезжает какой-то модный диджей.

Она не отстает с уговорами до тех самых пор, пока не выходит из машины у дома на Первой речке неподалеку от того, где не так давно жила я сама. И мы с Леркой капитулируем, пообещав, что в субботу отправимся с ней в «Куку».

— Мы бы всё равно своего добились, — смеясь, пожимает плечами Дубинина, когда за Аней закрывается задняя пассажирская дверь.

Смотрю как ее стройная фигура растворяется в полумраке двора серой многоэтажки, пытаясь уложить в голове тот факт, что мы с Зориной, которая не столько Зорина, сколько Анциферова, больше не враги. Но права ли Лерка, сказав, что нам нечего делить, если Аня тоже положила глаз на Нестерова?

Желание позвонить ему никуда не делось, но в голову успели просочиться сомнения о том, нужно ли это делать. Что будет значить этот звонок? Тогда, когда мы только расстались, это виделось веселым состязанием, а теперь кажется навязчивостью и отсутствием гордости.

— Лер, ты ведь говорила обо мне с Марком? — не выдержав, спрашиваю я.

Знаю, что говорила.