— Что это было? — спросил горбун, запахивая плащ. Плечи его невольно поёжились. Он первый стронулся со своего места, спеша, впрочем, подальше отойти от распластанного на земле ребёнка.

— Не знаю, — Марк кинулся скорее к Рато. Приподнял его, перевернул на спину. Ладонь скользнула под рубаху, и крыса впилась зубами в пальцы. — Не знаю, — повторил он, поморщившись.

Сердце билось. Едва-едва, но билось. Малыш застонал, открыл глаза. Серо-голубой взгляд. Его глаза поменяли цвет, из синих став серо-голубыми.

— Всё хорошо, — прошептал Марк, гладя ребёнка по голове и понимая, всё очень и очень плохо, гадая, кого же он принял в круг только что?

— Да, — медленно кивнул Рато.

Когда Сет вдруг упал на неё, Аврора закричала.

Под тяжестью безвольного тела вывернуло из суставов руки.

— Сет! — кричала она, — Се-е-ет!

Он закручивался вокруг неё, увлекая вниз и вбок, — прямиком в пропасть. В шаге от края она застонала натужно и опрокинула его назад, на себя, не пытаясь удержать больше.

Он упал, придавив. Она лежала не в силах пошевелиться, сквозь зубы цедила воздух, который выбило почти из лёгких при ударе о землю. Камень оцарапал щёку, и царапина жгла. Жгли свезённые локти, а спина горела.

Наконец она чуть столкнула его, переместив с груди на живот. Села, убрала с его лица рассыпавшиеся волосы. Длинные, светлые, как белое золото, — они так нравились ей. Принялась гладить высокий лоб, впалые щёки, тонкие губы. Нос горбинкой, казалось, заострился ещё больше — стал совсем похож на клюв хищной птицы.

— Всё хорошо, — шептала она, — всё хорошо.

— Да, — ответил Сет, открывая глаза. Серо-голубые глаза в мелкой сетке лопнувших сосудов.

Пьяный тряс решётку ограды.

По крайней мере, так это выглядело со стороны. Младший капрал королевской гвардии оглянулся, в последний раз проверяя своих людей. Людей у него теперь было много. Его собственные солдаты уже давно вошли в дом — их целью были клирик и страт.

— Отпирай! Отпира-а-ай! — вполне правдоподобно орал малый у ворот. Порывался лезть наверх, но оскальзывался, падая почти на мостовую.

— Пшёл вон! — крикнул появившийся в дверном проёме чёрный.

— Ну открой, ну я прошу тя. — Оборванец окончательно сполз по прутьям вниз и икал теперь, упёршись в них лбом. — Ой! Зараза… — Он икнул так сильно, что голова его проскользнула меж прутьев, застряв там. — Пусти! Пу-у-усти! — орал он, встав на карачки и пятясь назад.

Монах скрылся, а через минуту вышли двое. Приблизились, воротя носы от тяжкого перегарного духа.

— Ну, давай уже, — начал один, проталкивая голову меж прутьев.

— А-а-а! — закричал пьяный. — Больно! Пусти! Убивают, суки! Белгрские монахи убивают честного горожанина-а-а!

— Погоди, дай я ему голову подержу, — сказал тот, что до сих пор безучастно стоял рядом.

Монах перестал толкать. Второй отпер ворота и принялся тихо открывать створу. Пьяный резво попятился назад, причитая «ай-ай-ай!».

— Давай! — монах вышел за калитку, и вдвоём они принялись пропихивать голову сквозь прутья.

— А-а-а-а-а-а! — заорал пьяный с новой силой.

— Что у вас там? — снова закричали от парадного входа.

— Вот, — ответил первый, разводя руками.

— Вы с ума сошли? Прирежьте его! Сейчас сюда полгорода сбежится, так он орёт, — говоривший шагнул в дверь.

— Нет! Нет, добрый господин! Не надо! Вытащите меня! Вытащите меня, пожалуйста, добрые господа. Я не буду кричать. — Стоя на коленях, с головой, застрявшей меж прутьями решётки, он хватал за руки присевшего перед ним чёрного.

Человек в дверях заколебался. А потом повернулся, сделав знак кому-то внутри, и пошёл к воротам. Ещё двое вышли за ним.

Младший капрал королевской гвардии улыбнулся, обернулся к своре оборванцев, притаившихся за его спиной, и показал им большой палец.

— Давай сюда. — Они стали по обе стороны от ворот. — Крикнешь, пеняй на себя….Ну!

— Уши, уши, уши, уши, — запричитал пьяный совсем тихонечко, и уже в следующий момент голова его оказалась на свободе.

— Гаспадин хароший! — зарыдал он дурным голосом, и руки поднялись, вцепившись в рясу. — Гаспадин хароший! — приподнимаясь с колен, он вытер нос о рукав, руки скользнули ещё выше.

— Ну-ну! Вали отсюда! — монах уворачивался от пьяных поцелуев.

— Ну гаспадин хароший! — крикнул оборванец в последний раз и, выпрямившись вдруг, чуть сдвинул назад, а потом резко дёрнул на себя впившиеся в ворот монашеского одеяния руки.

Жёсткая ткань ударила по шее не хуже дубины. Застонав, человек повалился под ноги. Второй удар — коленом в голову, и оборванец перескочил через раскинувшееся на мостовой тело, блеснул в руках нож. Монахи распались полукольцом, прижимая к решётке, — от дома бежала уже подмога — безоружные, опасались ножа, но и не отступали. Кто-то вынул из-под рясы верёвку, натянул перед собой, явно собираясь использовать как оружие в предстоящей драке.

Младший капрал чуть кивнул и, не оглядываясь, пересёк улицу.

В последний момент крикнул предупреждающе один из тех, что бежали по дорожке к воротам, но мнимый пьянчужка прыгнул вперёд, размахивая ножом, отвлекая внимание, и толпа оборванцев бесшумно накрыла, подмяла под себя и прошла дальше, оставив на брусчатке бездыханные тела.

Чёрные замерли. Отбежав назад, сомкнулись спина к спине, обнажили клинки — по два каждый. Рассыпался по лужайке сброд. Показались прятавшиеся до поры серпы, кистени, кастеты. Свистела раскручиваемая кем-то праща. В чьих-то руках поблёскивало битое стекло.

— Тревога! — крикнул один из чёрных, и, будто крик послужил им сигналом, нищеброды ринулись в атаку.

Младший капрал не успел пустить в ход свой короткий гвардейский меч. Молниеносная схватка закончилась полным поражением монахов. Нищеброды любили и умели драться, и капрал понял вдруг, что не хотел бы встретиться с ними на улицах — его никто никогда не учил защищаться от подлых атак, идущих вразрез со всеми правилами рукопашного боя.

Закончив своё дело, толпа ринулась в дом, где уже тоже слышались звуки борьбы.

— Полюбуйтесь, капитан! — Чумазая девчонка сидела верхом на чёрном. Придавив коленом меж лопаток, наступив на ладонь и раздирая пальцами щёку. Монах лежал, не дёргаясь, дышал со свистом, глядя люто-бешеным взглядом. — Он вам нужен? — Она улыбалась, демонстрируя идеально белые зубы и щербину на месте выбитого клыка. «Хорошенькая», — отметил про себя капрал, и невольная судорога прошла по его плечам. Он понял, что боится этой девчонки, которая назвала его капитаном, явно рассчитывая понравиться.

— Э-э-э, да, — ответил он и присел, когда позади зазвенели стёкла. Уже бездыханное тело мешком упало в траву лужайки. Ещё один чёрный. — Погоди, сейчас мы его свяжем. — Он опустился на колени, надеясь, что она не заметила его испуг. Она заметила. Глаза сверкали озорно, по-бесовски.