На стене громко тикали часы, над кухонным диванчиком, темно поблескивая, висело ружье для охоты на лося — ухоженный «ремингтон». Вышитый настенный коврик со словами «Простота и скромность — домашнее счастье», прикнопленный к стене, свисал углами, словно испачканная открытка из какой-то другой Швеции.

Хозяин почесал подбородок и посмотрел на Йону. В кухне сгущались сумерки.

Когда вода закипела, Торкель поставил на стол три чашки и банку с растворимым кофе.

— С возрастом становишься ленивым, — пояснил он, пожав плечами, и дал Флоре ложечку.

— Я приехал, чтобы спросить об одном очень старом деле, — начал Йона. — Тридцать шесть лет назад возле церкви Дельсбу нашли мертвую девочку.

— Было, — согласился старик, не глядя комиссару в глаза.

— Несчастный случай? — спросил тот.

— Да, — угрюмо ответил хозяин.

— Но я в это не верю, — продолжал комиссар.

— Приятно слышать. — У хозяина задрожали губы, и он пихнул комиссару сахарницу.

— Вы помните то дело?

Звякнула ложечка — старый полицейский насыпал себе в чашку кофе, размешал. Потом поднял на Йону воспаленные глаза:

— Я бы рад его забыть, но…

Торкель Экхольм поднялся, подошел к темному бюро, стоящему у стены, и отпер верхний ящик. Надтреснутым голосом он сообщил, что все эти годы хранил свои записи по тому делу.

— Ведь я знал, что когда-нибудь вы ко мне вернетесь, — едва слышно проговорил он.

Тяжелая осенняя муха, жужжа, билась об оконное стекло. Торкель кивнул на лежащие перед ними на столе бумаги:

— Погибшую девочку звали Ильва, дочка управляющего у Ронне… Когда я прибыл на место, ее уже положили на простыню… Мне сказали — она упала с колокольни… — Старый полицейский откинулся на спинку стула с такой силой, что дерево скрипнуло. — На фризе колокольни и правда была кровь… Мне показали, я посмотрел, но все равно понял, что дело нечисто.

— Почему вы свернули расследование?

— Свидетелей не было. У меня ничего не было. Я спрашивал, но так ни к чему и не пришел. Мне не разрешили больше беспокоить господ Ронне. Управляющему дали отпуск… У меня есть фотография, которую сделал Янне — он работал в «Афтонбладет», и мы звали его, когда нужно было делать снимки на месте преступления.

Старый полицейский показал черно-белую фотографию. На простыне, расстеленной на траве, лежит маленькая девочка, волосы рассыпались по полотну. Сбоку от головы — черное кровавое пятно, совсем как у Миранды, на том же месте.

Пятно выглядит почти как сердечко.

У девочки мягкое личико, по-детски круглые щеки, рот — как у спящей.

Флора впилась взглядом в изображение, накручивая на палец пряди волос, и вдруг побелела как полотно.

— Я ничего не видела, — жалобно сказала она и вдруг зарыдала взахлеб.

Йона отодвинул карточку и хотел успокоить Флору, но та поднялась и забрала карточку у Торкеля. Вытерла мокрые щеки и стала рассматривать фотографию, опираясь одной рукой о мойку и не замечая, что опрокинула туда бутылку из-под пива.

— Мы играли в «не подглядывай!», — через силу сказала она.

– «Не подглядывай!»?

— Закрывали глаза и еще закрывали лицо руками.

— Но вы, Флора, подглядывали, — сказал Йона. — И видели, кто ударил девочку камнем.

— Нет, я закрыла глаза… я…

— Кто ее ударил?

— Что вы видели? — спросил Торкель.

— Бедная Ильва… она так радовалась, закрыла глаза руками, а он ударил ее…

— Кто? — допытывался Йона.

— Мой брат, — прошептала Флора.

— У вас нет брата, — сказал комиссар.

Торкель дернулся так, что чашка опрокинулась на блюдце.

— Мальчик, — пробормотал он. — Там разве не было мальчика?

— Какого мальчика? — спросил комиссар.

Флора сидела совершенно белая, слезы катились по ее щекам. Хозяин оторвал лоскут бумажного полотенца и тяжело поднялся со стула. Йона видел, как Флора покачала головой, но ее губы чуть пошевелились.

— Что вы видели, Флора? — допытывался комиссар.

Торкель подошел к ней, протянул полотенце.

— Так вы — маленькая Флора? Младшая сестренка-тихоня? — осторожно спросил он.

Раннее детское воспоминание пришло к Флоре, когда она стояла в кухне старого полицейского, опершись рукой о мойку. У нее едва не подкосились ноги, когда она вспомнила все, что увидела в тот день.

…Солнце играло на траве возле церкви. Маленькая Флора закрыла лицо руками. Свет пробивался через пальцы, и казалось, что две человеческие фигуры перед ней обведены оранжевым контуром.

— Господи, — простонала взрослая Флора и осела на пол. — Господи…

Картина из прошлого пришла словно сквозь языки пламени. Флора увидела, как ее брат бьет маленькую девочку камнем.

Воспоминание было таким явственным, что казалось, будто дети стоят здесь, в кухне.

Флора услышала удар, увидела, как дернулась голова Ильвы.

Она помнила, как девочка упала на траву. Рот малышки открывался и закрывался, веки дрожали, она что-то забормотала, и он ударил еще раз.

Ударил изо всех сил, закричал — пусть они закроют глаза! Ильва затихла, и он поднял ее руки к лицу, повторяя, что она должна закрыть глаза.

— Но я не закрыла глаза…

— Так вы — Флора? — снова спросил старый полицейский.

Сквозь пальцы маленькая Флора видела, как брат поднялся с камнем в руке. Совершенно спокойно он велел Флоре зажмуриться — они ведь играют в «не подглядывай!». Зашел сбоку и поднял окровавленный камень. Флора дернулась назад в тот момент, когда он размахнулся. Камень оцарапал ей щеку и сильно ударил в плечо, Флора упала на колени, но тут же вскочила и бросилась бежать.

— Ты — маленькая Флора, которая жила у Ронне?

— Я почти ничего не помню, — ответила Флора.

— Кто ее брат? — спросил Йона.

— Про них говорили — приютские, хотя их взяли к себе приемные родители, одна супружеская пара, — сказал старый полицейский.

— По фамилии Ронне?

— Лесной магнат Ронне, «деревянный барон»… Но мы говорили просто — господа, — пояснил Торкель. — Даже в газетах писали, что они взяли двух приемных детей, благородное, милосердное дело — вот как писали… Но после несчастья девочка убежала… Остался только мальчик.

— Даниель, — сказала Флора. — Его зовут Даниель.

Ножки стула процарапали по полу — Йона встал из-за стола и вышел, не говоря ни слова. Прижимая к уху телефон, он побежал по саду, где в желтой листве под деревьями лежали упавшие яблоки, к своей машине.