хлопчатобумажного промышленника; в действительности лишь немногие пионеры английской промышленной революции стали по-настоящему богатыми. Мегарич смотрел свысока на тех, кто был просто сверхбогат. Так, когда в 1914 году банкир Джон Пирпонт Морган оставил после себя состояние в 68 млн. долларов, сталелитейный магнат Эндрю Карнеги якобы с жалостью заметил, что он отнюдь не был «богатым человеком». Состояние самого Карнеги и таких промышленников, как Джон Д. Рокфеллер, Генри Форд и Эндрю У. Меллон, составляло более полумиллиарда долларов. О быстроте концентрации богатства можно судить по тому, что крупнейшие частные состояния американцев выросли с 25 млн. долл. в 1860 году до 100 млн. долл. через двадцать лет и до 1 млрд. долл. через два десятилетия после этого. К 1900 г. состояние самого богатого человека в США в 12 раз превышало состояние самого богатого европейца (представителя английской аристократии); даже Ротшильды (финансы), Круппы (сталь, машины, оружие) и Бейты (британский/южноафриканский золотой и алмазный капитал) не были в одном ряду с ними.

Уникальные мегафортуны США отчасти объясняются такими факторами, как размер внутреннего рынка, относительно высокий стартовый уровень экономики, богатство природных ресурсов, отсутствие политических и правовых препятствий для капиталистического развития. Кроме того, в рамках промышленной системы имели место синергетические эффекты. Рокфеллер стал очень богатым человеком только после того, как возникновение автомобильной промышленности в США открыло перед его нефтяной компанией золотые возможности. Сельскохозяйственная собственность не стояла в стороне от ведущих американских плутократов, да и в Великобритании к 1880-м годам самые большие состояния были связаны уже не с землей, а с финансами, владением прессой или торговлей золотом и бриллиантами. С другой стороны, городская недвижимость была весьма востребована в качестве капиталовложения.

На всем "Западе" (за исключением, пожалуй, России) в 1870-е годы зародилось "новое", иерархически дифференцированное богатство. Под мегафортунами скрывалась прослойка, состоящая из простых миллионеров и полумиллионеров. Эта элита имела иной культурный стиль: Старые деньги" стали жаловаться на "новых богачей", которые выставляли свое богатство напоказ, вульгарно и бездумно подражая аристократическим манерам. И еще кое-что было новым. В 1830-1840-х годах богатые люди с демократическими и даже радикальными политическими взглядами существовали в США при президенте Джексоне, во Франции в период Июльской монархии, в Англии после принятия билля о реформе 1832 года, в Германии до 1848 года. Но теперь, не позднее 1880-х годов, сложилась классическая плутократия fin de siècle. Политический либерализм был в значительной степени расколот внутри себя, поскольку богатство фактически предполагало представительство интересов денежных воротил консервативными и праволиберальными партиями. Далеко не все богатые и сверхбогатые ни в Европе, ни в США были ярыми пропагандистами консервативных ценностей. Но "радикальный плутократ" стал противоречием в терминах.

 

Богатство в Азии

Как и в США, в Азии почти нет крупных состояний, возраст которых превышал бы максимум два столетия. Условия формирования частного богатства были иными, чем в Европе и неоевропах. В Китае до маньчжурского завоевания 1644 г. не было наследственной землевладельческой аристократии, а крупные поместья вообще были нетипичны; образование, а не собственность, было критерием принадлежности к элите. На государственной службе можно было стать преуспевающим, но не впечатляюще богатым, и лишь немногим удавалось сохранить свое состояние в семье на протяжении многих поколений. Самыми богатыми людьми в цинском Китае XVIII - начала XIX в. были либо представители высшей маньчжурской знати (например, князья, жившие в Пекине во дворцах, расположенных вокруг череды внутренних дворов), либо купцы, имевшие государственную монополию (соль, кантонская торговля), либо банкиры из провинции Шаньси. В XIX веке к ним присоединились посредники, торговавшие в рамках системы договорных портов, - так называемые компрадоры. Социальный престиж купцов был гораздо ниже, чем у ученых чиновников, но они могли предаваться роскоши, которую последние осуждали как парвеню, а также заботились о том, чтобы использовать свои деньги для приобретения земельных владений, титулов и образования сыновей. Династическое накопление огромных состояний было редкостью, оно чаще происходило среди китайских купцов, налоговых фермеров и владельцев шахт в колониальной Юго-Восточной Азии, например, в Батавии, где этнические китайцы активно участвовали в экономике с начала XVII века. В 1880 г. семья Khouw, чьи предки переселились туда из Китая в XVIII в., была одним из крупнейших землевладельцев в Батавии и ее окрестностях и жила в роскошном доме по одному из лучших адресов города. В самом Китае богатство старались держать в тайне, чтобы не вызывать зависти властей; усадебная архитектура - самые заметные расходы европейской аристократии и их американских подражателей - почти не играла никакой роли. В позднеимперском Китае "богатые люди" не были образцом для остального общества. Более того, хотя маньчжурская императорская семья занимала самый большой дворцовый комплекс в мире, богатства "принадлежали" скорее многотысячному императорскому клану, чем царской семье из десяти-двадцати человек.

В Японии, с ее совершенно иной социальной структурой, результат был аналогичным. Аристократы-самураи, хотя и резко отличались от "простолюдинов", редко были богаты в европейском понимании: большинство из них жили на наследственное жалованье, выдаваемое феодальным князем (даймё), который один имел право повышать налоги в своих владениях, и на низкое жалованье за выполнение административных функций. Объективное обнищание многих самураев, а еще больше - их субъективное переживание этого, породило недовольство старым режимом Эдо, которое нашло политическое выражение в 1860-х годах в Реставрации Мэйдзи. Однако, в отличие от довольно строгой китайской империи, период Эдо до самого конца оставался периодом показного потребления. В японском варианте "королевского механизма", который Норберт Элиас проанализировал для двора Короля-Солнца, реальные правители ранней современной Японии, дом Токугава, приручали территориальных князей, заставляя их регулярно проводить время при дворе сёгуна в Эдо (Токио). Эдо был большой сценой, на которой князья и их свита соревновались друг с другом в демонстрации самых шикарных зданий, праздников, подарков и наложниц. Многие экономные князья, понимая, как это отразится на их финансах дома, оказывались на грани разорения в результате этого состязания в великолепии. После выплаты самурайского жалованья и расходов на содержание двора в казне большинства из них почти ничего не оставалось. Поэтому немногие крупные аристократические состояния дожили до эпохи Мэйдзи. Феодальные князья, лишенные власти после 1868 года, потеряли свои земли в обмен на определенную компенсацию, а самурайский статус был упразднен всего за несколько лет. После 1870 г. Япония стала гораздо более "буржуазной" страной, чем Пруссия, Англия или Россия. Состояния, приобретенные в ходе индустриализации (в том числе на основе купеческих богатств периода Токугава), не образовывали высший класс "богатых", а частная показуха также была сдержанно ограничена. Например, считалось неприличным выставлять напоказ свое богатство в виде вычурных частных зданий.

В