Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фусэ по видеосвязи из Токио выразил удовлетворённость моим состоянием. Я воспринял это, как его любезность по отношению ко мне. Но то, о чем сообщил он мне из области секса, снова удивило меня: казалось бы, секс — не история и не философия, которые не для всех и не на каждый день. И тем не менее, невежество человечества даже в интересной чуть не всем людям сексуальной сфере, если вдуматься, может потрясти кого угодно.
— В шестидесятых годах прошлого века, — рассказывал Фусэ, — в развитых капиталистических странах, прежде всех, в США, разразилась Великая сексуальная революция. Но с того времени, как показывают периодические опросы, уровень знаний о сексе катастрофически снизился. Революции всегда порождают упадок во всём. Люди довольствуются полузнаниями или вообще не знают почти ничего о том, что считают тривиальным и легкодоступным, когда на самом деле речь идет о жизненно важных познаниях. К примеру, около половины из десяти тысяч молодых женщин, опрошенных сексологами одного американского института в прошлом году, не знают, в какие дни они могут забеременеть. Более половины опрошенных женщин чрезвычайно слабо осведомлены в вопросах сексуальной практики, а почти все опрошенные мужчины мало что смыслят в вопросах сексуального здоровья. В представлениях взрослых людей о сексе царит самая примитивная и дремучая мифология, передаваемая из уст в уста ещё в подростковом возрасте.
Фусэ обстоятельно просветил меня за несколько видеосеансов. Естественно, что меня интересовала объективная медицинская оценка моих мужских статей, и он это понимал. Когда он заверил меня, что, согласно данным контроля, все мои параметры в норме или даже несколько выше верхнего уровня среднестатистической вилки, я, вероятно, выглядел глуповато, пытаясь не демонстрировать мой откровенный интерес, потому что у него играли лукавые огоньки в глубине глаз, несмотря на всю его профессиональную непроницаемость. После и Акико была со мной более откровенна, когда отвечала на мои вопросы по «женскому» и «мужскому» устройству, но отвлечённо, не на себе и не на мне.
Фусэ использовал любую свободную минуту и постарался оказаться полезным мне и в формировании моего отношения к религиям. Он сказал, как отрезал, что на нашей планете дело с мировыми религиями сложилось так, что большинства людей не вникают в исповедуемые ими религии, — они просто боятся задумываться. Потому что все церкви стали напоминать государственный силовой аппарат своим иерархическим, почти чиновным построением. Заботой чиновных иерархов становится обережение своих постов и строгое требование к нижестоящим и пастве: «Верить, посещать и не рассуждать!». И пожаловался, что он, католик, верит и молится, но дома и в одиночестве. И таких, как он, сейчас много.
Как-то моя госпожа спросила, как я себя чувствую. Я ответил не задумываясь, чисто автоматически:
— Как корень четвёртой степени из минус единицы.
— Что? Что это? — Акико была удивлена и явно взволнована. — Это Велимир Хлебников? Язык цифр? Нумерология? Она-то зачем?
У меня это вырвалось самопроизвольно, я вовсе не стремился соригинальничать, чтобы поразить великоумием мою госпожу. Мой-то ум она ведь во всяких состояниях видала. Но она обеспокоилась, как было всякий раз, когда мое развитие шло вразрез с определёнными ею этапами, вопреки её планам. Её беспокойство чаще всего приводило к действию. Так было и на этот раз. Она вышла на полузабытые ею с юных лет тексты Хлебникова, касающиеся представлений поэта о жизни цифр и его жизненных ощущений в средах цифр, и попутно натолкнулась на его повесть «Ка», которую мы вместе перечитывали на следующий день.
Древний Египет Хлебников называет так, как именовали его тогда соседствовавшие с египтянами семиты — Маср. Он в повести пишет:
«У меня был Ка… Народ Маср знал его тысячи лет назад… Ка — это тень души, её двойник, посланник при тех людях, что снятся храпящему господину. Ему нет застав во времени; Ка ходит из снов в сны, пересекает время и достигает бронзы (бронзы времени)».
Эта повесть о Ка фараона Амен-хотпа, так записал его имя Хлебников, потому что древние египтяне в папирусах обходились без гласных (Аменхотепа) IV, принявшего после реформ имя Эх-ней-ота по Хлебникову (Эхнатона, или Эхнатэна в современном прочтении), а также Ка индийского царя Асоки (Ашоки) и Ка самого поэта Велимира Хлебникова. При чтении возникает жуткое, но интригующее ощущение, что между этими Ка трёх разных людей, проживших свои жизни в разные исторические эпохи, отделённые друг от друга толщами времени, «бронзой времени», несомненно, есть нечто общее. Ка Хлебникова, он сам в это верил, могло перемещаться во времени, как это получается у меня. К тому же Хлебников знал, что согласно древнеегипетским текстам, Ка могло быть только у фараонов. Что тогда от Ка тех фараоновских времен у нас сейчас? Или наличествует только у меня?
Египтяне считали, что пути различных частей души после смерти высокорожденного, сына Божьего, расходятся: «ба» возносится в небо, к солнцу, «ка» остается с телом умершего человека, обеспечивая ему загробное существование и возможность реинкарнации, последующего рождения. (Значит, работающий со мной автор романа-притчи правильно понимает сложность устройства души, именует, правда её составные части по-своему, компонентами).
Русский поэт и математик Хлебников в правильной последовательности и интерпретации сумел изложить основные события в жизни фараона-реформатора, связанные с заменой в древнем Египте многобожия культом поклонения единому вечно обновляющемуся Солнцу. К своему удивлению, египтологи в позднейших исследованиях, проведённых в середине и конце двадцатого века, в этом убедились.
Более того, Хлебников описывает сцену убийства Эхнатэна жрецами-консерваторами так, как будто при ней присутствовал.
Он знает, что случилось с телом фараона после убийства: «Вниз головой, прекрасный, но мёртвый, он плыл вниз по Хапи». По Хапи — это по Нилу.
Повесть