кокона с вертикальным, а иногда изогнутым хвостиком вверху, вихревым жгутом над головой. Кокон имеет слабосветящуюся дюймовую кору-оболочку. И уже внутри кокона более темным контуром видится эфирное тело, пронизывающее физическое тело человека и выступающее у обычных людей за его материальные очертания на ширину спичечного коробка. Иногда я вижу, в какой цвет окрашено эфирное тело и как оно меняет цвета в зависимости от испытываемого человеком эмоционального, физического и морального состояния. Я очень-очень рада, что лучше поздно, чем никогда, всё же выучилась этому видению. Сейчас надо бы осваивать диагностику по ауре без приборов господина Ицуо Такэда, но на всё не хватает ни времени, ни внимания, ни сил.

Однажды, съездив ненадолго в Саппоро, я увидела там на улице в предвечернем освещении вереницу прохожих, живо напомнивших гравюру укиё-э, изображающую работников, спешащих на фабрику эпохи развития капитализма.

Множества «лимончиков», неторопливо двигающиеся по улице коконы с вихревыми жгутиками над головой. Вот как выглядят наши тонкоматериальные тела! Так они выглядели, конечно, и во времена Китагавы Утамаро и Кацусики Хокусая, но, однако же, и столь зоркие художники не подозревали о том, как и какими глазами надо смотреть на людей, чтобы увидеть в их облике очевидное.

В лице Бориса мелькнула тень усмешки, когда я рассказывала ему о моём открытии, он очень мягко заметил, что, если бы я настроилась на видение чакр, моё удивление возросло бы троекратно: эфирные тела людей при нормально работающих чакрах выглядят утыканными спереди, сзади, сверху и снизу вращающимися воронкообразными раструбами, через которые происходит обмен энергией и информационными программами с окружающим миром.

Хотя отдельные чакры я вижу, и от их вращения у меня начинает кружиться голова, в целом картину всех действующих чакр я ещё не наблюдала, но и сама мысль о подобном зрелище способна кого угодно лишить дара речи, я думаю.

Борис видит ауру или от природы, то есть со времени своего прежнего, действительного рождения, или же со своего нового рождения, осуществлённого с моим участием. Точнее уже не узнать. И я сожалею, что мне это не откроется. Потому что о Борисе ошё Саи-туу говорит, что в некоторых возможностях господин ушел далеко и находится намного впереди меня.

Борис способен мысленно изменять масштаб «изображения» и, при желании, увеличенно, как в микроскоп, «видит» отдельные клетки различных внутренних органов и живых структур, «видит» ядра клеток и внутренние структуры внутри клеточного ядра, вплоть до молекул ДНК и входящих в их состав оснований. Он рассказал, например, что любому человеку сразу после сна, не открывая глаз, посильно рассмотреть микроорганизмы, живущие в жидкости внутри нашего глазного яблока. Выучиться внутреннему зрению проще всего, начав с этого. Однако мы не любознательны и ленивы настолько, что не пользуемся всеми инструментами, дарованными нам природой, сгружая заботы о себе на докторов, бабок и колдунов.

Но и он сам интересуется, похоже, другим. Борис учится ощущать собственную душу. Он считает, что в нашем мире у обычных людей человеческая душа похожа на гигантский кристалл… Как же тогда неожиданно для нас могут выглядеть наши души в иноматериальных мирах после нашей смерти!

Саи-туу предупредил, что не надо путать тонкоматериальные тела — эфирное, астральное и другие — с душой и с умом. Душа — это совершенно другое: она, находясь в объёме нашего тела, пребывает в более высоком мире. Да, высокоразмерные пространства занимают определённые объёмы и в нашем пространстве. Я поняла его так, что и сознание и душа пребывают в пространствах с более высокими размерностями, чем тонкие тела человека. Но тем интереснее думать и о том, как выглядит душа здесь, в нашем мире, и как она может выглядеть, в соответствующем новому миру облачении, например, в раю.

Что тогда такое — рай и ад?

Поистине, наступающие времена требуют от нас новых качеств и способностей, без которых становится просто-напросто не прожить в изменяющемся мире. Новый мир накатывает на нас неостановимо. И всё большее количество людей уходит из жизни в мир иной, не в силах принять изменения и им соответствовать. Они не смогли войти здесь, на земле, в новый для себя мир. И не смогли впустить новый мир в себя. Где проляжет мой смертный рубеж, через который я не смогу перешагнуть в этом новом мире?

Но я очень люблю в свободную минуту почитать о старой Японии, о легендарных достодавних седых временах, когда каждая гора имела не только название, но и своё собственное божество горы, когда можно было безбоязненно сорвать с куста и съесть лесной орех и напиться из ручья, когда можно было без помех от застройки пройти равниной Синано, берегом озера Бива или вдоль залива Цуруга, когда можно было свободно выйти за цветущей фиалкой для любимой дамы на поле Мусаси… И прочувствованно сложить стихи… Надеясь на что-то полезное, посетить мудрого отшельника в его пещере в девственном лесу.

Более чем скромны успехи, скорее, неуспехи Бориса в японском, но ему очень нравится, когда я читаю вслух и ему в редкие минуты совместного отдыха. Он вслушивается не только в ритмы японского литературного языка, он прикрывает глаза и живет в музыке, в мелодике моей речи, так он объясняет своё восприятие моих чтений. Когда я ему читаю по-японски, он отдыхает сердцем.

Борис со всей серьёзностью отнёсся к тому, что ошё Саи-туу повесил на стену рабочего кабинета моего любимого шёлковый плат с тщательно выписанным иероглифом «Будда».

Я согласна, что, с точки зрения научной проработанности представлений об окружающем нас мире, наиболее продвинутым из мировых религий следует считать буддизм.

Но вот неожиданно Саи-туу не только увлёкся японской каллиграфией и добивается совершенства, но ещё и объясняет, что сосредоточенность на образах высокой художественности при занятиях каллиграфией расширяет пространство его души.

Борис продолжает молиться на икону «Неупиваемая чаша». При этом он не стремится часто молиться или медитировать на икону. Он поступает так, только когда испытывает в этом потребность. Он говорит, что икона дает очень сильное, очень мощное положительное излучение, помогающее обычным верующим, и он предпочитает от иконы подзаряжаться, а его восприятие Высокого мира уже значительно тоньше.

Отец Николай, наверное, не одобрил бы своеверия Бориса. Важно, считает отец Николай, не только то, что ты молишься, но и правильно ли ты молишься. Правильно или нет — определяет он сам по усвоенным им церковным канонам. Многого он не одобрил бы и во мне, в моём поведении, в наших с Борисом близких отношениях, не освящённых через посредство церкви таинством брака, тем более, что мы с любимым