было издеваться. Над мамой уж точно она не стала бы, а над Питером… Без сомнений.

– Ты очень преобразилась, – произносит Брук. – Даже во взгляде появилось что-то особенное.

– Я была в Кентской пещере, – таинственно говорю я ей, – и там меня укусил ядовитый паук. Вот и взгляд поменялся. Я бы на твоем месте так не прикасалась ко мне и вообще близко рядом не стояла.

Брук бледнеет на глазах почти до полуобморочного состоянии. Я тоже умею играть в такие игры, и вот как раз сейчас проверяю, кто первый дойдет до финиша. Она отходит от меня назад, прикусывая губу. Поверила.

– Расслабься, – добавляю я, – яд высосали.

Меня разрывает смех, и уже я кидаю сестру на диван. Она взвинчивается и хватает тяжелую артиллерию – подушки. Одну кидает мимо, а другая попадает мне прямо в бок. Мы обе искренне смеемся. И, когда она повергает меня очередным броском, я пытаюсь отдышаться.

– Как ты можешь меня пугать? Я чуть не откинулась. Хоть это и был бы неплохой контент для поста в «Инстаграме», я все-таки распереживалась. – Брук в своем репертуаре.

– Брук, ну ты и стерва!

Подушка летит обратно, в ее сторону.

– Ни капли не изменилась за три недели.

– А должна была? – смеется Брук, поглядывая на меня с прищуром.

Наш диалог прерывает мама, которая движется ко мне с букетом розовых пионов. Мои любимые цветы. Обычно они дарят мне их на день рождения, но до него еще две недели. Я с восторгом гляжу то на маму, то на Брук. Не могу поверить, что это для меня!

– С приездом, милая! – Голос мамы заставляет широко улыбнуться.

– Меня достало убираться одной, – тихо признается Брук, отводя насмешливый взгляд в сторону. – Наконец-то ты приехала!

Глава 45

Прости

– Ты вроде бы съездила в лагерь, а настроение все такое же гадкое, Джи-Джи. Что тебя беспокоит? – Брук в сотый раз спрашивает про мое состояние.

Я в порядке. По крайней мере, чувствую себя в разы лучше только потому, что отправила посылку мистеру Хариссону – его любимую фанатскую кружку. Пусть хотя бы он порадуется.

Мне уже не так горько вспоминать Лэйна. Он все еще занимает мои мысли, иногда и фантазии, но это все потому, что отпускать людей нелегко. Я получала наслаждение, когда общалась с ним. Он открыл для меня новый мир, мир прекрасного. В нем не существовало розовых очков и каждый принимал другого с недостатками. Минусы воспринимались как изюминки. Кеннет лишал меня всякой возможности ненавидеть их. Он приучал меня любить в себе все, и за это я очень ему благодарна.

Я нервно тереблю край желтой футболки. Все-таки я была не права. Между ним и Дареном есть большое отличие: Дарен помогал мне меняться, бороться с недостатками, а Кеннет их принял и научил любить. Лэйн привил мне любовь к себе, исчерпывающую, несомненную. Дарен же пытался искоренить минусы, беспокоящие меня.

Я не тороплюсь с ответом, поскольку ощущаю, что не смогу вывалить весь груз на Брук. Она не готова выслушать и принять его сейчас. Ее мысли занимает абсолютно другой человек, и он является одной из причин, по которым я беспокоюсь.

– Я в порядке, – ласково отвечаю я сестре, старательно изгибая губы в улыбке, которая совсем не хочет показываться.

– Ты отвечаешь так каждый раз, Джи-Джи, – морщится Брук. – Получается, ты никого не встретила в лагере?

Сестра провоцирует меня. Она достает все эмоции со дна, но я не горю желанием делиться ими с ней. Пока что Брук не готова. Бывает, что видишь человека и понимаешь – он твое спасение. К сожалению, это не в случае с моей сестрой. Она витает в своих сказочных облаках.

Мы находимся в Риджентс-парке, где кроны старых деревьев скрывают нас от палящего солнца. Порывы свежего ветерка иногда охлаждают наши спины, но все равно тяжело находиться на улице долгое время. Хотя, признаться, в лагере было жарче, из-за чего приходилось скрываться днем либо в тени, либо в домиках. Не верится, но после приезда прошла уже неделя. Целых семь дней я каждый день просыпаюсь в своей комнате, где уже закончили ремонт, и пялюсь в потолок. Внутри меня пусто, ведь я оставила самое ценное в лагере и теперь скитаюсь без чувств.

– Здесь, кажется, Одри живет? – Вопрос Брук выбивает меня из тягостных размышлений, и я спотыкаюсь о ветку, едва не падая на окрашенную лавочку. Сестра вовремя хватает меня за руку и дергает в сторону.

– Да. – Пот скапливается на лбу. – Здесь.

– Они с Маккоем очень милые, – произносит сестра, – мне нравится наблюдать за их твитами.

Вспоминаю, как Эванс тепло отзывался об Одри, и думаю, как он там. Интересно, сходили ли они на свидание? Маккой должен был пригласить ее погулять.

– Брук, – обращаюсь я к сестре, и по коже пробегает табун мурашек. Я готовлюсь сказать что-то очень важное. – Зайдешь в кофейню, пока я на минутку заскочу к Одри?

– Ты? К Одри? – Она подозрительно скрещивает руки на груди и сжимает губы. Под ее глазами залегли мешки, Брук не понимает моих намерений. Однако я четко знаю, чего хочу от этой встречи.

– Подождешь?

Брук соглашается, и я быстро покидаю ее. Сворачиваю по тропинке и следую к дому Одри. Я часто ходила по этому пути, когда мы общались в детстве, именно поэтому хорошо ориентируюсь на улицах. Если пойти не прямо, а свернуть, то можно наткнуться на дом ее соседа – художника, у которого уже пять лет как поехала крыша. По воскресеньям он выходит на балкон и поет песни, а по вторникам крепко-накрепко закрывает все двери, заклеивает окна скотчем и прячется от кого-то. Я слишком хорошо помню его странности, но не потому, что они меня напугали, я просто прониклась его судьбой. Он помогал бездомным – все деньги с проданных картин отдавал им, а сам жил на подачки жены. Пришло время, и жена, не выдержав причуды мужа, ушла. Художник потерял смысл жизни и постепенно начал сходить с ума. Он любил жену, но не смог удержать одними только обещаниями. Она ушла, не поверив в то, что муж изменится. А он изменился, но не в лучшую сторону.

Воспоминания забивают мне голову, и я не успеваю оглянуться, как уже стою у дома Одри и наблюдаю за тем, как она