Едва оказались в сутолоке, Борис почувствовал, что рука опустела. В ней осталась рубашка, а мальчишка будто испарился.

— Сучий сын! Паскудник! Козья вонючка! Лягушонок мокрожопый! — ругались парни.

— Я ж говорил, что он не один!

— Но как сумел смыться?

— Руки были свободными! — зло заметил Илья и добавил: — Будет третья встреча, ее вам не миновать.

Ребята шли, нагруженные кульками и пакетами. Под ногами лед, на голову летит снег. Скорей бы в общагу, в чистую, теплую комнату с кипящим чайником на столе. Они почти перешли дорогу, как вдруг неведомо откуда взявшийся камень больно саданул Борьку в плечо. Тот ойкнул. Успел шагнуть на пешеходный тротуар, но никого не разглядел в толчее прохожих. Никто не оглянулся, не обратил внимания и не смотрел в его сторону.

— Ну, козел! Поймаю, сразу голову сверну! — пообещал. Борис в темноту.

— Значит, он где-то тут неподалеку живет! — предположил Илья.

— Я его достану, — глянул на окна дома, на ближайший подъезд Борис и скрипнул зубами от досады, что какой-то сопляк бросает ему вызов. Но никому вокруг не было дела до случившегося.

А через неделю курсанты решили очистить город от беспризорщины. Борису достался угловой подъезд старой пятиэтажки и подвал. Ни на чердаке, ни на лестничных маршах, ни в подъезде не встретил никого. Оставался подвал. Парень, увидев, что подвал освещен, хотел пройти мимо, не заглянув. Но вдруг ему послышались голоса, и Борис решил спуститься вниз.

Едва он шагнул с лестницы, увидел стайку ребятишек. Полуголые, озябшие, голодные, они облепили отопительные трубы и боязливо смотрели на каждого входящего, только бы не оторвали от тепла.

— Коротаем? А почему здесь? Иль нет у вас родителей, домов? — спросил строго.

На него смотрели пять пар глаз. Дети усиленно загораживали собой кого-то лежавшего на трубах.

— Как зовут этого пацана? — указал на мальчонку.

— А мы не знаем вовсе. Он больной вконец. Уж третий день помирает, — ответила щербатая девчонка.

— Есть хотите?

— Чего спрашиваешь? Все равно ничего у самого нет! — презрительно сплюнул какой-то замухрышка.

— С собой нет. А вот помочь могу! И ты, слушай там, козлик полудохлый, не дергайся! Если сам дурак, другим не мешай выжить! — прикрикнул на пацана. Остальных усадил вокруг себя.

Он рассказал ребятне правду о своем детстве. Ничего не придумывая, не скрывая, о плохом и хорошем, как умирал и выжил, как попал в школу милиции и решил помогать таким, каким был сам.

— Я тоже не верил никому, особо участковому. Да и вообще ментов не терпел. Доставали они меня. А вскоре понял, если б не успели они вовремя, не жить бы мне на белом свете. Из-под ножа и пули вытаскивали, загородив собой, хоть и чужие люди, Свой отец хуже зверя был. Ему, помри я вместе с мамкой, лишь очередной повод для выпивки был бы!

— Хорошо хоть тебя не продали кавказцам, как Вику с Алехой. Вон они — брат с сестрой. Их отец с матерью за ящик водки обоих продали. Алешку вечером того дня уже натянул козел. Он так кричал! Просил Бога убить, чем заставлять терпеть эти муки. Ну а тут Вику разложил какой-то амбал. Влез на нее, она давай его кусать до крови, больно. И горло достала. Он ее выгреб из-под себя, как швырнет в дверь, та шмыг в нее и взрослых мужиков позвала, чтоб брата спасти. Алеху отняли. А кавказцы убили ихних отца и мать за плохой товар, который не только ящика, бутылки водки не стоит. А они домой боятся. Там кавказцы живут.

— Их хоть продали! А нашего папку бандюки убили в дороге, машину увели неведомо куда. А хозяин машины нас из дому выгнал. — Задергался подбородок мальчишки- оборвыша.

— Так нам с вами давно увидеться стоило. Уже жили б в своих домах, не зная горя.

— Нам многие обещали помочь, но не смогли, — шмыгнула носом Вика.

— Это правда, — подтвердил Алешка.

— У меня получится! Даю слово! — пообещал Борис. И, взяв за руки Вику и Алешку, пошел в райотдел милиции. Вскоре по названному адресу выехали сотрудники горотдела. А утром, едва ребятня проснулась, их отвезли домой на оперативке работники милиции.

— А не вернутся кавказцы? Не убьют, не выкинут нас?

— Пока отдохните! Вот хлеб, чай, а завтра назначат вам опекунов, станете жить нормально!

— Дядя Боря! А ты будешь к нам приходить? — спросила Вика, ухватив парня за руку.

— Дядя Боря?! — Парень громко рассмеялся. Впервые услышал такое обращение к себе. — Конечно, буду, живите спокойно!

Вернулся в свой дом и мальчишка-оборвыш. Вскоре увидел его Борис. Поначалу не узнал. Отмытый, с ранцем за' плечами, бежал пацан в школу. Увидев курсанта, остановился и сказал, улыбаясь щербато:

— Спасибо. Теперь и мы по-человечьи живем. С бабкой. Вчера даже чай пили с вареньем и булками. Заходите к нам вечером…

Вроде ничего особого не сказал мальчишка, а на душе тепло стало.

До сих пор оставался в милиции только Федя. Мрачный, худой, молчаливый подросток, он смотрел на всех исподлобья и не отвечал ни на один вопрос.

— Попробуй сам его расколоть. Меня он ни в какую не признает. Уж сколько бьюсь с ним, все бесполезно, — сознался следователь устало. — Хотя б узнать, чей он, откуда, за что ненавидит нас, ментов?

Мальчишка лежал на нарах, повернувшись спиной ко всем.,

— Федь! Пошли поговорим! — предложил Борис. Мальчишка, увидев курсанта, сжался в комок.

— Тыздить будешь? — спросил глухо.

— Зачем? Пальцем не трону. Обещаю…

— Все обещают, а как попадешь в вашу дежурку, замес- то мяча швыряете…

— Я тебя хоть пальцем тронул?

— Не поймал. Потому…

— Мал ты для моих рук. Кого тут бить? Ты для начала мужиком стань! А вот поговорить нам уже пора. Пошли! — Взял мальчишку за плечо и вывел в коридор.

— Зайдите ко мне в кабинет, — предложил следователь, проходя мимо.

— Ну что? Зайдем? — открыл двери, и пацан робко перешагнул порог кабинета. — Присядь, — указал на стул напротив. — Федь, ты приезжий иль местный?

Мальчишка молчал, словно не услышал вопрос.

— Родня имеется? Иль так живешь, бездомной псиной? Ну, чего молчишь, мужик? Иль только на пакости способен? Сам себе хоть не вреди! Коль нужно будет узнать о тебе, весь город на уши поставим, а добудем информацию. Но этот путь плох для тебя. Что толкнуло на улицу? Почему не живешь дома? Или нет его у тебя?

' Федька молчал.

— Сам себя в камеру толкаешь! Почему? Разве средь пьяниц лучше живется?