– Ты?

– Да, а что тебя так удивляет? Ты что, действительно думал, что я прямо-таки лишилась рассудка? Была парализована твоими чарами?

– Да нет… – Хюльдар решил, что не имеет права обижаться; он заслужил это, и даже больше. – Конечно, я так не думаю. Но все равно хочу это сделать, потому что попросить прощения у того, кто этого больше всего заслуживает, я не могу. Ты знаешь, о ком я говорю.

Хюльдар наблюдал, как Рикхард упивается вниманием своих коллег, – хотя он и не откидывал назад голову, взрываясь хохотом, не размахивал руками, не выказывал никаких других, присущих прочим людям, признаков восторга. Лишь тот, кто очень хорошо его знал, мог сказать, что он сейчас на седьмом небе от счастья.

– Мне очень хотелось бы извиниться перед ним, но думаю, что для его же блага ему лучше об этом не знать.

Хюльдар замолчал, мысленно умоляя Карлотту согласиться с его доводами. Но что, если ей захочется рассказать Рикхарду всю правду? Может, он переборщил с сожалениями и извинениями? Однако его опасения оказались напрасными – Карлотта была далеко не глупой женщиной, в этом ей не откажешь.

– О, бога ради, ничего ему не говори! У него и так проблем хватает.

– Есть хоть какой-то шанс, что вы снова сойдетесь?

– Нет! – Карлота глубоко вздохнула: – Нет.

– Он тоскует по тебе.

– Прекрати!

– Извини, это, конечно, не мое дело…

– Слушай, мне нужно выложить то, что я собиралась тебе сказать, когда наконец набралась храбрости позвонить. – Хюльдар молчал, и она продолжила: – Рикхард когда-нибудь говорил тебе о наших проблемах с рождением ребенка?

– Так, что-то…

– Это была одна нескончаемая трагедия. Как мы ни старались, мне не удавалось выносить ребенка. Рикхарду было очень тяжело смириться с фактом, что мы оказались такими несовершенными. Поэтому я и решила попробовать другой способ.

– Другой способ?

– Да. Забеременеть от кого-нибудь другого. Я вбила себе в голову, что все проблемы с беременностью – вина Рикхарда. А он еще упирался, отказывался от обследования и не хотел признавать, что что-то могло быть не в порядке. Так что в тот вечер, когда мы с тобой встретились, я как раз искала подходящего кандидата. Сначала пыталась найти кого-нибудь, внешне похожего на Рикхарда, но после нескольких баров и всего выпитого в них это забылось. Я поняла, что не смогу сделать это с кем-то совершенно незнакомым, мне было противно даже думать об этом. Поэтому я решила напиться до такой степени, чтобы не думать об этом, – для смелости. Тогда-то и увидела тебя.

– Меня? То есть ты пошла со мной в туалет, чтобы забеременеть? И потому что я не был незнакомым?

– Именно. – В ее голосе вдруг появилось нечто, напомнившее Рикхарда, какая-то эмоциональная холодность. – Вот почему я и хотела перед тобой извиниться. Нельзя было тебя так использовать, особенно учитывая, что вы друзья. У меня был просто шок на следующий день, когда я осознала, что натворила. А когда узнала, что беременна, чувствовала себя вообще странно, одновременно хорошо и ужасно. Хорошо – потому что, если б это оказался твой ребенок, возможно, у нас с Рикхардом был бы шанс стать родителями; а ужасно – поскольку я боялась, что ребенок будет похож на тебя или что в какой-то момент все выплывет наружу. А еще – потому что это мог быть ребенок Рикхарда, а я совершила то, что совершила. – Карлотта остановилась, чтобы перевести дыхание, потом продолжила: – Но ты знаешь, чем это в конце концов закончилось? Никакого ребенка и на этот раз.

– Зачем ты мне все это говоришь? Это вообще не мое дело, ты этим только все усугубляешь! – Хюльдар на мгновение закрыл глаза; внезапно вскипевшая в нем злость улеглась, и он смог продолжить уже более спокойно: – Карлотта, все уже в прошлом; что сделано, то сделано. Твоя вина, моя вина – теперь это не имеет значения.

Он увидел, как Рикхард, вытянув шею, посмотрел поверх голов своих собеседников в сторону его кабинета. Их глаза встретились, и Рикхард улыбнулся приветливее, чем ожидал Хюльдар. Тот постарался выжать из себя ответную улыбку.

– Слушай, мне нужно идти. Спасибо, что сказала. В конце концов, лучше все это знать. Теперь я могу считать себя чуть меньшим ублюдком, чем раньше.

Маленькая комната для допросов мало-помалу сдавливала четырех находившихся в ней людей. Ее стены миллиметр за миллиметром неотвратимо приближались друг к дружке – так медленно, что движение это было почти незаметным. Карл, казалось, был единственным, кто это чувствовал. В этом не было ничего странного – комната практически пустая, поэтому трудно было использовать что-либо в качестве ориентира: окрашенные в белый цвет совершенно голые стены, стол и стулья подобраны так, чтобы не привлекать к себе внимания; ровно над серединой стола – единственная лампочка.

Карл старался не смотреть вверх – яркий свет усиливал головную боль, и он боялся, что его снова вырвет. В желудке, правда, ничего не осталось: вчерашняя пицца давно его покинула, а съесть неаппетитно выглядевший завтрак он не смог из-за мучительной тошноты.

Поднос был оставлен на полу камеры: давно остывшая овсяная каша в одноразовом пластиковом контейнере, два уже изрядно порыжевших кусочка яблока, стакан с водой и еще стакан с жидко разболтанным желтым напитком неизвестного происхождения. Карл попытался выпить его, но в итоге получил позыв на рвоту, и, чтобы подавить его, ему пришлось запить напиток теплой противной водой с плававшей в ней жирной черной волосиной.

В результате волосина застряла у Карла в горле, из-за чего он теперь отказывался от воды, которую один из полицейских постоянно подсовывал к нему со все возраставшей озабоченностью на лице.

– Выпей воды; тебе может стать плохо, если ты ничего не будешь пить.

За Карла отвечал его адвокат, скрупулезно следуя всем пожеланиям своего клиента:

– Он не хочет воды, он вам уже сказал. Если что-то изменится, он непременно попьет.

Вот уже в течение часа Карл сидел, не меняя положения, молча уставившись перед собой и стараясь сэкономить движения головой для действительно значимых ответов. Он подавал голос, лишь когда считал, что его ответ реально важен. К сожалению, Карл уже перестал соображать, что важно, а что нет. В данный момент он не мог ни о чем думать, кроме раскалывающей череп головной боли.

Очень медленно, предельно осторожно поворачивая голову, осмотрелся: взгляды всех присутствующих были устремлены на него. Рядом сидел его адвокат – пожилой мужчина с обширной лысиной, выглядевший так, словно был как минимум на восьмом месяце беременности. Напротив них сидели два следователя; если б Карл не знал, кто есть кто, то принял бы за адвоката одного из них. Он был одет в дорогой ухоженный костюм и вел себя более подобающим, по мнению Карла, образом: не облокачивался без конца на стол, подпирая голову, и не сморкался после каждого заданного важного вопроса, как делал адвокат Карла.