– Пусть лежит тут, в лесу. И пусть о нем позаботятся его волки, – буркнул Марьян, вытягивая оружие из тела поверженного Совинского. – Уходим. Мирослава, забирай Желанную.

2

– Я знал, что он попытается нам помешать, но не думал, что так быстро, – сказал Марьян, когда все трое остановились у фонтана на кладбище Невинно убиенных, чтобы умыться.

– Соблазн был слишком велик. Он понял, что Выхор не смог сберечь Желанную, – пояснил Матвей. – Мирослава, ты цела?

– Все в порядке. Повезло. А вы?

– Мы тоже, – ответил ей Марьян. – Значит, книгу охранял Выхор.

– Да, его вызвал пан Совинский.

– Пока пан Совинский жив, Выхор будет на свободе, – проговорил Марьян, зачерпнул холодной воды и умылся.

– Мы потом об этом подумаем, – ответил ему Матвей.

– Мирослава, теперь ты отправляешься к сестре. Мы вдвоем с Матвеем завершим это дело. Так бывает. Есть вещи, которые надо делать самому, – проговорил Марьян. – Сейчас наша задача – уцелеть, а тебе следует позаботиться о сестре. Даст Бог, все сегодня закончится.

– Все сегодня закончится, – проговорил Матвей. – Но нам нужно животное. Нам необходимо тело для Того, кто выполняет желания.

– Тогда пусть это будет волк Совинского. Один как раз крался за нами до самого кладбища Невинно убиенных. Ты сможешь поймать его, Матвей? Ты его чувствуешь?

Чувствует ли Матвей животных, которые находятся рядом? Конечно, чувствует! Единственного уцелевшего волка он ощущал все время, пока они шагали до кладбища, и не стал его добивать лишь потому, что не видел в этом смысла. Животное не нападало, только следовало приказу своего хозяина и отслеживало двух воинов и девушку.

Но сам Совинской валялся без сознания в лесу, истекая кровью, и ему было сейчас не до преследований. Потому волк не представлял опасности.

Но теперь, когда Марьян высказал свое предложение, Матвей прислушался и решительно зашагал к ограде кладбища. Животное пряталось в кустах за оградой и принюхивалось, наставив уши.

Сильный, крепкий волк с громадной башкой и белыми зубами. Так просто его не схватишь, но если оглушить рукоятью серебряного меча, если изловчиться…

Что Матвей умел, так это подкрадываться, прячась с подветренной стороны. Животные не были для него сложными противниками, он понимал, как они мыслят и чем руководствуются, потому напал быстро и, оглушив волка, скрутил его и завернул в свою куртку.

Мешок нашли в часовенке, в том самом сундуке, где хранились факелы. Связали волчьи лапы, пасть и засунули хищника в мешок.

– Готово, – сказал Марьян, поворачиваясь к Мирославе. – Теперь мы с тобой простимся.

Мирослава обняла сначала его, прижавшись к нему изо всех сил, потом обняла Матвея, быстро вытерла набежавшие слезы и, передав рюкзак с Желанной и картой, зашагала к особняку Левандовских.

3

Она уходила вдаль – тоненькая фигурка с высоко поднятой головой, и Матвей вдруг ощутил знакомую боль в сердце. Словно в него вогнали занозу, которую невозможно вытащить.

Сейчас не время для тоски. Не время для чувств. Медведи не умеют любить, они должны охотиться и убивать.

Матвей повернулся и увидел лицо Марьяна. Глаза, полные грусти и любви, полные чувств. Кто знает, может, именно эти чувства и позволили сохранить ему самого себя?

– Пойдем, сделаем дело и уцелеем, – сказал Матвей, поднимая мешок с волком.

– Думаешь, уцелеем? – хмыкнул Марьян.

– Должны. Мы должны уцелеть. И еще знаешь что? У меня есть ключ от квартиры Мирославы в Старом городе. Она дала мне его на всякий случай. Пусть будет у тебя.

– Зачем? – удивился Марьян.

– Так надо. Тебе он может пригодиться, – ответил Матвей и передал своему другу маленький ключик с круглой головкой.

4

Теперь они не прятались. Не было смысла скрываться от Вартовых, потому что Даниил Совинский не скоро придет в себя, если вообще выживет.

Два друга шагали по центральной улице городка, в черных рубашках и черных куртках, и люди оглядывались и шарахались в стороны, таращась на длинные мечи на поясе двух воинов.

Аптека стояла на краю парка, тихая и мрачная, и создавалось впечатление, что в ней никого нет.

– Придется ломать дверь? – уточнил Матвей.

– У меня есть ключи, передал хозяин аптеки, Ярослав Величко.

– Или Яцко Богданец, как зовут его на самом деле.

– Не стоит произносить это имя вслух. Лучше не говорить лишнего, – заметил Марьян. Он вытащил из кармана ключ и вставил его в замочную скважину двери.

Парк вокруг аптеки словно вздохнул, тяжело и долго. Или это пронесся порыв ветра? Матвей оглянулся, чувствуя чье-то присутствие, и заметил все того же петуха Марыси Данилевской. Птица пряталась за кустами, и только длинный хвост выдавал ее присутствие. Не стоило прогонять этого наблюдателя, ведь он однажды помог. Значит, может пригодиться снова.

Они зашли в коридор, свернули направо и очутились возле длинной лестницы, уходящей вниз. Деревянные ступени поскрипывали, когда спускались по ним. Матвей выудил из кармана маленький фонарик, и этот единственный скупой лучик света освещал их спуск.

– Надо было взять факелы с церковным огнем, – сказал Матвей.

– Зачем? Думаешь, тут есть Хвырь? Или желаешь пожара? – хмуро спросил Марьян.

Матвей не ответил.

Сверили дорогу по карте, открыли еще одну дверь, потом еще и еще. Совсем скоро они перестали считать двери, которые открывали. Марьян гремел ключами – как ни странно, все двери открывал один и тот же ключ, самый обычный, темный, с витыми изящными бородками и громоздкой головкой, – потом скрипели несмазанные петли и тянулся узкий кирпичный коридор, в котором не было ничего примечательного.

Иногда попадались ступени, и тогда Матвей светил фонариком, чтобы не поскользнуться на каменном крошеве под ногами. Каждый поворот и каждую дверь сверяли с картой, чтобы не заблудиться. В коридорах аптечного подземелья дверей было множество. Выбирали одну, вставляли ключ, поворачивали, входили и потом закрывали, потому что так было велено в карте.

«Каждая дверь должна быть открыта, а потом закрыта, если желаешь попасть к колодцу силы» – так было написано в пергаментном свитке.

И вот наконец за очередной дверью оказался широкий зал, в котором у одной стены лежали черепа. Луч фонаря неожиданно выхватил целую гору человеческих черепушек, сложенных рядами, достающими до потолка.