— Все еще не догадываешься? — спросила она, медленно продолжая свой дразнящий танец.

— Нет, — солгал я.

— Надо намекнуть тебе получше.

Не останавливая танца, она выгнулась всем телом. Платье соскользнуло с нее на пол. На ней не было нижней юбки. Все, что я увидел, — белые атласные трусики и такой же лифчик. Кроме того, на ней еще оставались большая зеленая шляпа, зеленые перчатки по локоть и зеленые туфли.

Она продолжала двигаться в ритме вальса и сбросила с себя сперва одну, потом другую туфлю. Она пропела: «Красавица похожа на мелодию».

Она спустила с ноги один чулок и бросила его мне. За ним последовал второй. У нее были длинные, точеные, красивые ноги. Глядя, как передо мной раздевается соблазнительная, идеально сложенная женщина, я не мог сдержать дрожи. Это было все равно что постепенно снимать покров с прекрасного произведения искусства.

Снова приблизившись ко мне, она подняла брови:

— Ну что, теперь узнал, Тутси? Какое это шоу?

— «Бурлеск» Майнски, — ответил я улыбаясь. — Продолжай. Я буду играть роль зрителей.

Я сидел в кресле-стуле и хлопал в ритм музыке, напевая: «Все снимай, все снимай, все снимай».

Но ничего она больше не сняла. Она просто танцевала в своей большой зеленой шляпе, зеленых перчатках, белых трусиках и белом лифчике. Она остановилась; пластинка кончилась.

— Еще, — потребовал я.

Она пожала плечами и поставила пластинку снова. Я сидел, глядя на ее ритмичный соблазнительный танец.

— Пора снять что-нибудь еще.

— Что, вот это? — улыбнулась она.

— Да, пожалуйста.

— Может быть, не стоит? — поддразнила она.

— Пожалуйста, — прошептал я.

— Только для тебя, милый. Я сделаю это только для тебя.

Она встала прямо передо мной, покачивая бедрами. На ее губах играла улыбка, наполовину дразнящая, наполовину проникнутая страстью.

Розовый бутон ее губ раскрылся.

— Милый, — пошептала она. — Я хочу отдать их тебе. Подари им свою любовь.

Она щелкнула застежкой на спине.

Жарким, страстным голосом она прошептала:

— Вот они, милый, возьми; они твои.

Она бросила их мне на колени. Я растерянно взял их в руки. Это были две красивые, прекрасно сделанные резиновые женские груди нежного естественного цвета. Я онемел. Все, что мне оставалось, — это поднять на нее ошеломленный взгляд. Она смотрела на меня с вызовом, широко расставив ноги и упершись руками в бока. Она твердо встретила мой взгляд. Я посмотрел на ее грудь. Она была плоская, совершенно плоская, как у настоящей плоскогрудой шлюхи.

Машинально я снова взял резиновую грудь и стал рассматривать. Потом я бросил ее на стол. Она упруго запрыгала по крышке стола.

— Ну что? — спросила она.

Я пожал плечами. Я был все еще ошарашен и не мог вымолвить ни слова.

Потом я заметил на столе коробку. Пододвинув ее, я сказал:

— Это для тебя подарок. Открой его.

Она спокойно открыла коробку. Без каких-либо комментариев или эмоций она рассмотрела лифчики и натянула один из них на резиновые груди. Она посмотрела на меня с лукавой улыбкой.

— Тутси, — сказала она, — спасибо тебе, они чудесно подходят.

Она подняла их, чтобы я мог рассмотреть получше.

— Да, — пробормотал я.

Она подошла поближе к моему креслу. Улыбка гуляла на ее губах. Ее глаза светились страстью. Она взъерошила мне волосы.

Она сказала:

— Мой Тутси разочарован?

Я взглянул на девушку, стоявшую прямо передо мной. Разочарован ли я? Я задумался об этом. Разочарован чем? Я смотрел на нее, чувствуя симпатию, даже восхищение. Она была очаровательна в своей огромной зеленой шляпе, длинных перчатках и белых атласных трусиках. Несмотря на нелепость этого наряда, она выглядела неотразимой. Она внимательно смотрела на меня большими зелеными глазами, пытаясь понять мое настроение.

Я посадил ее к себе на колени. Ее голое, теплое, чуть благоухающее тело тесно прижалось к моему. Ее пальцы все еще бродили в моих волосах. Она поцеловала меня в щеку.

— Ты — милый, — прошептала она. Потом поцеловала меня еще раз. — Ты правда не сердишься, что твоя малышка оказалась такой глупой?

— Сержусь? Я думаю, что ты самое чудное и милое создание.

Я поцеловал ее.

— Знаешь, — сказала она, — ты мне очень нравишься у тебя такой спокойный характер. Готова поклясться, что ты никогда не сердишься. — Она продолжала играть моими волосами. — Правильно?

— Никогда.

— Ты из тех людей, что и мухи не обидят, правда?

— Правда. Я не выношу насилия. Это у меня в крови.

Я подумал, не приняла ли она лежавший у меня в кармане нож, на котором как раз сидела, за что-нибудь другое.

— Ты — очень мягкий человек, и я знаю почему, — сказала она с улыбкой.

— Почему?

— Потому что ты еврей. А еврейские мужчины — все такие мирные и уравновешенные.

— Да, все без исключения.

— Ты мне нравишься, — промурлыкала она. — А тебе нравится твоя шикса?[28]

— Да, нравится. Ты очаровательна и неотразима.

Она заурчала, как котенок, продолжая ерошить мне волосы.

Она покрывала мне лицо влажными теплыми поцелуями. Потом, в какой-то момент, мы посмотрели друг на друга и разразились смехом. Мы смеялись, не останавливаясь; она гонялась за мной по комнате, размахивая у меня над головой резиновым бюстом, пока мы оба не обессилели от истерического смеха.

Она собрала свои чулки, туфли, сумочку и платье и отправилась в ванную. Я услышал шум душа. Я вытянулся на диване и стал ее ждать. Через полчаса она вернулась, улыбаясь. Она выглядела миловидной и изящной. На ее лице появилась свежая косметика. Она оказалась полностью одета, не считая шляпы и перчаток. Ее роскошные черные волосы были собраны на голове в красивую прическу.

— Ты похожа на прекрасную королеву, — пробормотал я.

Она протянула мне свою теплую голую руку:

— За это, Тутси, можешь поцеловать мне руку.

Я прижал к губам ее нежные пальцы.

— Развлекайся как хочешь. — Я кивнул на виктролу, книжные полки и маленький бар. — Я буду через минуту.

Я пошел в ванную. Приняв душ, я оделся и вышел через пятнадцать минут. Я позвонил по телефону шеф-повару и сказал:

— Все в порядке, можете подавать, как только будет готово.