Но на его лице никогда не было видно следов усталости, поспешности или досады; он до конца сохранял беспечную грацию своей юности. Его природное достоинство никогда не нарушалось взрывом гнева. В пылу битвы солдаты видели, как их полководец, «не боясь опасности и нисколько не торопясь, отдает приказы со всем возможным спокойствием». В кабинете он был так же хладнокровен, как и на поле битвы. Он относился с одинаковой невозмутимостью к мелочности немецких князей, флегматичности голландцев, невежественной оппозиции офицеров, пасквилям политических противников. В простых приемах, при помощи которых он иногда разрешал задачи, смущавшие кабинеты, сказывался оттенок иронии. Одним из самых неудобных союзников из-за его щекотливой надменности был король прусский; но и с его стороны все затруднения исчезли, когда за парадным обедом Мальборо поднялся и подал ему салфетку. Отчасти, впрочем, спокойствие Черчилля основывалось на гордости, не допускавшей раскрытия его душевного состояния перед другими людьми. В тяжелые минуты, предшествовавшие его падению, он потребовал от Годольфина сожжения нескольких писем с жалобами, которые у него вынудили нападки противников. «Я хочу, чтобы свет ошибочно продолжал считать меня счастливым человеком, так как предпочитаю возбуждать скорее зависть, чем жалость». Но в значительной степени это хладнокровие объяснялось чисто рассудочным направлением его ума. Страсть к жене была единственным чувством, оживлявшим его холодный рассудок.

Ко всему прочему он не чувствовал ни любви, ни ненависти; он не знал ни сомнения, ни сожаления. В частной жизни он был человеком дружелюбным и сострадательным; но если того требовали его интересы, он мог предательски погубить англичан или, как при Мальплаке, повести свою армию на убой. Он не имел понятия о чести или о высших человеческих чувствах; от руководства делами Европы и блестящих побед он, не стесняясь, обращался к накоплению громадного состояния при помощи казнокрадства и грабежей. Он представляет собой, может быть, единственный пример действительно великого человека, любившего деньги ради денег. Высокие и низкие страсти, увлекавшие людей, его окружавших, служили для него просто элементами умственной задачи, которую следовало решить при помощи терпения. «Терпение преодолевает все, — постоянно писал он. — Я думаю, большинством вещей управляет судьба, и потому, испробовав все, мы должны терпеливо ей подчиняться».

Политический талант Мальборо признавали даже самые жестокие его враги. Болинброк говорил: «Он был человеком новым и честным, но своими достоинствами и ловкостью приобрел на союз более решительное влияние, чем то, которым пользовался король Вильгельм III, несмотря на его высокое происхождение, признанный авторитет и даже королевское достоинство». Но, великий на Совете, он был еще более велик на поле битвы. Среди мастеров военного искусства его личность стоит особняком: он начал одерживать победы в том возрасте, когда большинство людей заканчивают свое поприще. Он служил молодым офицером под начальством Тюренна, несколько месяцев воевал в Ирландии и Нидерландах, но до своего появления во Фландрии, на 52-м году жизни, он не был главнокомандующим. Интересен он также своей неизменной удачей. По замечанию Вольтера, ему никогда не приходилось отступать от стен осажденной крепости или же проигрывать начатое сражение. Ему приходилось бороться не столько с врагом, сколько с невежеством и робостью собственных союзников. Он ни разу не был разбит в сражении, но неспособность его офицеров и упорство голландцев отнимали у него одну победу за другой. Особенно поражали осторожных стратегов того времени энергия и смелость его планов. Несмотря на старость Мальборо, его замыслы были проникнуты всем пылом и смелостью молодости. Начиная кампанию 1702 года, он решил немедленно дать сражение в сердце Брабанта, но его план был расстроен робостью представителей Голландии. Однако храбрый переход через Маас отбросил французские войска от этой реки и позволил ему в ряде осад подчинить одну крепость за другой. Занятие Люттиха закончило кампанию, отрезавшую французов от Нижнего Рейна и освободившую Голландию от всякой опасности вторжения.

Положение дел на прочих театрах войны еще более оттеняло успехи Мальборо. В Италии австрийский генерал, принц Евгений Савойский, проявил, правда, свои способности в неожиданном нападении на французское войско под Кремоной, но не достиг настоящих успехов. Высадка англичан на берега Испании закончилась неудачей. В Германии баварцы соединились с французами и общими силами разбили имперские войска. Здесь решил попытать счастья Людовик XIV. Весной 1703 года свежая армия под командой маршала Виллара снова избавила курфюрста Баварского от гнета имперских войск, и только ссора между обоими главнокомандующими помешала движению соединенных армий на Вену. Между тем робость представителей Голландии оказала Людовику XIV большую услугу. Представители Генеральных Штатов снова расстроили планы Мальборо, за свои прошлогодние заслуги пожалованного в герцоги. Их отказ в содействии нападению на Антверпен и на французскую Фландрию вывел даже его из терпения, и только просьбы Годольфина и пенсионария[6] Гейнзие побудили его взять назад просьбу об отставке. Но, несмотря на победы на Дунае, ошибки его противников на Рейне и помощь восстания, внезапно вспыхнувшего в Венгрии, затруднения Людовика XIV росли с каждым часом. Присоединение Савойи к Великой коалиции грозило гибелью его войскам в Италии; присоединение Португалии давало союзникам повод для действий против Испании. Но вместе с затруднениями росла и энергия Людовика XIV. Против Португалии был послан герцог Бервик, побочный сын Якова II, три небольших войска окружили Савойю, а на Дунае цвет французских войск объединился с армией Баварии. Людовик XIV составил смелый план: решить исход войны победой на Дунае и под стенами Вены принудить Империю к миру.

Мастерский ход Людовика XIV вызвал со стороны Мальборо в начале 1704 года такой же ответ; но герцог так затаил свои смелые планы, что поразил и противников, и союзников. Французские генералы усмотрели в его походе на Майнц просто намерение перенести войну в Эльзас. У голландцев он выманил согласие на передвижение их войск из Фландрии до Кобленца предложением мнимой кампании на Мозеле. Настоящая цель движений Мальборо обнаружилась только тогда, когда он перешел реку Неккар и через середину Германии направился к Дунаю. Пройдя по холмистому Вюртембергу, он соединился с имперской армией под командой принца Баденского, взял штурмом высоты Донауверта, переправился через Дунай и Лех и проник в сердце Баварии. Это привлекло сюда обе армии, стоявшие одна против другой на Верхнем Рейне. Прибытие маршала Таллара с 30 тысячами французов избавило на время курфюрста Баварского от необходимости подчиниться, а соединение его противника, принца Евгения, с Мальборо снова восстановило равенство борющихся сил. После нескольких переходов они встретились на северном берегу Дуная, близ города Гохштедта и деревни Блиндгейм (или Бленгейм), давших свои названия одному из самых замечательных сражений