Заши фыркнула. Рядом затрещал подлесок.

– А вот и мадемуазель де ла Круа! Мы вас совсем было потеряли!

Из лесу, настегивая взмыленных коней, неслись Лоррен, Шартр и Бервик. Шартр вырвался вперед.

– Я думал, вас съел медведь! – воскликнул Шартр.

Он погнал коня к Мари-Жозеф, но обнаружил, что путь ему преграждает граф Люсьен верхом на Зели. Его конь тряхнул головой. С удил полетели хлопья кровавой пены.

– Медведи боязливы, – возразила Мари-Жозеф. – Они никогда не тронут, пока их не начнут дразнить. В отличие от других хищников.

– Ах, вот если бы меня подразнили вы… Вы разбили бы мне сердце, и я бы умер…

Бервик и Лоррен осадили своих крупных измученных коней за спиной Заши и Зели.

– Осторожно, она лягается, – предупредил граф Люсьен, заметив, что Зели раздраженно заложила уши.

Лоррен и Бервик заставили своих жеребцов отступить на шаг.

– Какая лошадь! – воскликнул Бервик. – Никогда не видел, чтобы лошадь неслась, как эта гнедая. Мадемуазель де ла Круа, вы должны продать ее мне.

– Не могу, сударь, она мне не принадлежит.

– А кому тогда? Королю? Если ему, то он подарит ее мне, ведь я прихожусь ему кузеном.

Родственные связи между Людовиком и герцогом Бервикским на самом деле были куда запутаннее, но Мари-Жозеф не могла вспомнить точную степень их родства; к тому же дело осложнялось незаконнорожденностью англичанина.

– Бервик, – снисходительно протянул Шартр, – эти маленькие лошадки – собственность Кретьена.

Лоррен расхохотался:

– Кому еще могут принадлежать такие крошки?

– Они, может быть, и крохотные, но быстроногие – их никто не обгонит. Мой жеребец покроет ее, и их потомство выиграет любые скачки…

– Это невозможно, месье де Бервик, – произнес граф Люсьен. – Если вам нужен жеребенок, похожий на арабского скакуна, можете отправить кобылу в мою конюшню в Финистер, к племенному жеребцу.

– Вы хотите, чтобы ваш жеребец покрыл мою кобылу? Что за вздор!

– Ничего, он как-нибудь справится, – вставил Лоррен.

– Месье де Лоррен, месье де Бервик, не забывайте, что вы находитесь в присутствии юной дамы, – сурово упрекнул их Шартр.

Мари-Жозеф чуть было не рассмеялась от такого лицемерия, но подумала, что придворные примут ее за истеричку и на сей раз окажутся недалеко от истины.

– Прошу прощения, мисс, – без обиняков сказал Бервик, мешая французский с английским и не сводя глаз с графа Люсьена.

– Кретьен, вы просто обязаны продать мне гнедую!

– В самом деле?

– Я дам вам за нее десять тысяч луидоров!

– Сударь, вы принимаете меня за лошадиного барышника?

Французские аристократы не пятнали себя торговлей. Граф Люсьен говорил совершенно спокойно, но с этого мгновения Мари-Жозеф больше не сомневалась, что человек он действительно опасный.

– Помилуйте, о чем вы! – Бервик попытался сгладить неприятное впечатление. – Но почему двое аристократов не могут заключить сделку, обменяться…

– Я ни за что не расстанусь с этими лошадьми. Это дар. Если Заши родит жеребенка от любого другого производителя, кроме жеребца своей, арабской породы, чистота ее крови будет навеки утрачена.

– Вздор!

– А вот шейх, подаривший мне их, в это верил. И я предпочитаю разделять его мнение. Я никогда не продам этих кобыл: я обещал ему.

– Обещали? – воскликнул Бервик. – Вы дали слово магометанину? Да любой христианин нарушит его и глазом не моргнув!

Даже Шартр и Лоррен поморщились. Мари-Жозеф потрясенно воззрилась на Бервика.

– Вы, без сомнения, правы, – сухо согласился граф Люсьен, – вот только я не христианин.

Бервик рассмеялся, но никто не поддержал его. Он неловко замолчал.

– Вернемся к охотникам. – Граф Люсьен неожиданно стал настойчиво погонять Зели.

Мари-Жозеф прошептала на ухо Заши:

– Ты свободна, можешь лететь во весь опор!

Обе арабские кобылы кинулись галопом, легко обойдя трех жеребцов, совершенно измученных бесплодной погоней за Заши.

Мари-Жозеф скакала следом за графом Люсьеном среди отставших от его величества, в беспорядке разбредшихся по лесу охотников. Егеря и подавальщики ружей кланялись, когда они проезжали мимо; верховые придворные пропускали советника его величества. Он подскакал к королевскому экипажу: мадам де Ментенон страстно и убедительно доказывала что-то его величеству и его святейшеству. Воодушевление оживило ее, словно она читала лекцию своим дорогим воспитанницам в своем любимом Сен-Сире. Месье как будто заигрывал с Ивом, а тот изо всех сил старался не упустить ни слова из того, что говорила мадам де Ментенон, и одновременно не оскорбить месье.

Мадам ехала верхом тотчас за спиной его величества, болтая и пересмеиваясь со своими фрейлинами в придворных робронах, которые отправились на охоту в коляске.

– Постарайтесь не удаляться от мадам, – посоветовал граф Люсьен. – Шартр не рискнет вести себя слишком дерзко в ее присутствии, а не то сия грозная дама перекинет его через колено и как следует отшлепает. Да и Лоррену достанется.

Мари-Жозеф очень хотелось, чтобы так все и было, а еще чтобы граф Люсьен сопровождал ее всю обратную дорогу.

– Благодарю вас, – сказала она. – Вам пора возвращаться к его величеству.

– Я пошлю за мазью месье де Баатца, – пообещал граф Люсьен, – и прикажу передать ее вам.

– Я не могу оставить русалку без присмотра…

– Кто-нибудь другой может ее покормить.

– Ей очень одиноко. И потом, если я не появляюсь в шатре, пойдут слухи, будто я больна!

– Хорошо, тогда встретимся у фонтана Аполлона.

Он учтиво поднес руку к полям шляпы, проскакал вперед, на минуту задержался и отправил во дворец мушкетера, а потом пустил довольную Зели галопом, догоняя королевский экипаж.

Мари-Жозеф надеялась, что мазь графа Люсьена облегчит боль, которой наливались пурпурные следы надреза.

«Главное – никому не показывать, – подумала она, пристроившись сразу за мадам, – иначе они опять пошлют за доктором Фагоном».

– Мадемуазель де ла Круа! – с улыбкой окликнула ее мадам. – Вот и вы, душенька. Вы видели мою лису?

Мари-Жозеф показалось, что со времени охоты прошел целый год: она обо всем забыла, и о лисе тоже. Теперь, перестав опасаться Шартра и Лоррена и пребывая в относительной безопасности рядом с мадам и его величеством, она ощутила слабость и жар.

– Да-да, конечно видела, мадам.

– Я преподнесу ее его величеству.

Слуга в ливрее цветов мадам кинулся к королевскому экипажу с безжизненным клочком рыжего меха в руках.