Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Академик А.Г. Аганбегян, бывший помощником Горбачева в экономике и несущий ответственность за доктрину формирования общности бизнесменов, сейчас рассказывает такой эпизод: «Руководители General Motors, Ford и Chrysler пришли в конгресс США просить деньги для Детройта, где безработица достигла 40 %, но их отправили назад, сказав: во-первых, продайте свои личные самолеты, во-вторых, установите себе зарплаты ниже зарплаты президента и т. п. …General Motors вынужден был объявить банкротство и взять эту помощь, но постарался скорее выплатить долг, настолько жесткими были условия…
Возьмем наш пример. Обратился Р. Абрамович с просьбой о помощи. Ему дали 2,2 млрд долл. – больше, чем всему малому бизнесу России. При этом Р. Абрамовичу дали деньги в начале кризиса, а малый бизнес получил помощь только осенью 2009 г., когда значительная часть малых предприятий уже разорилась. Что сделал Абрамович? Как пишет иностранная пресса, он купил себе третью по счету яхту, самую большую в мире, за 390 млн долл., и на одном из островов в Карибском море купил имение за 90 млн долл. Владея целой эскадрильей самолетов, судов, несколькими замками, ничего из этого не продал» [262].
Так уж были воспитаны наши порожденные реформой магнаты. Обществоведами не были учтены даже предупреждения теоретиков рыночной экономики. Адам Смит заканчивает первый том своей главной книги «Богатство народов» предостережением о культурных особенностях предпринимателей. Более того, исследователь трудов Смита Т. Линдгрен в книге «Социальная философия Адама Смита» (1973) писал, что главной задачей политэкономии была не проблема эффективности, а совместимость правил социальной практики с принципами справедливости, которые разделяет большинство населения. По словам Линдгрена, «Смит был убежден, что справедливость, а не эффективность является sine qua non любого общества».
Об этом пишет и философ К.А. Свасьян: «После наспех проведенной перестройки… началась пересадка: диковинный эксперимент социал-мичуринцев, вознамерившихся скрестить хоругвь с либертарианством и выращивать протестантские культуры на православном камне веры. Эти начитавшиеся в свое время Макса Вебера шестидесятники ухитрились упустить из виду очевидное: чтобы капитализм возникал из духа аскетической этики, а не из разбоя вчерашних комсомольских выскочек, выскочивших вдруг из своих закрытых партийных кормушек в «закрома родины», потребовалась бы, как минимум, религиозная реформация с заменой православия трансплантатом кальвинизма» [263].
Уже двадцать пять лет общество с презрением смотрит на стяжательство, которое в России олицетворяет «крупный бизнес». Это отношение настолько негативно, что социологи затрудняются с его измерением. Качественный вывод из общероссийского опроса населения «Россияне о крупном бизнесе» (2003 г.) таков: «Отношение респондентов к крупному бизнесу во многом определяется тем, что опрошенные в большинстве своем, по сути, отказывают ему в праве на существование – хотя и не всегда в полной мере отдают себе в этом отчет» [264, с. 154].
Само наделение собственностью производилось по механизмам и критериям, которые сразу разрушили остатки и так хлипкой этической основы предпринимательства. Капитал, полученный общностью предпринимателей, не получает легитимности и потому, что их действия в 1990-е гг. нанесли большой ущерб народному хозяйству и населению. Сразу после приватизации были «выдавлены» в теневую экономику (в челноки, ларечники и пр.) 10 млн рабочих и инженеров – золотой фонд любой индустриально развитой страны. В основном они постепенно опустились на «социальное дно». Так новые собственники, предприниматели, стали агентом разрушения общности промышленных рабочих. Приватизация превратилась в программу деиндустриализации России.
Одна из непосредственных причин провала рыночной реформы в России – в том, что «сословие» предпринимателей формировалось в России неправовым и антисоциальным способом захвата и распределения общенародной собственности – и оказалось повязанным с преступным миром.
Вот официальное заключение российских специалистов: «Наиболее деструктивным из факторов, влиявших как на состояние общества в целом, так и на криминальную ситуацию в стране, стал неоправданно высокий темп концентрации капиталов и средств производства в руках частных лиц. Это не только углубило социальное неравенство и антагонизм между отдельными группами населения, но и ожесточило борьбу за сферы влияния среди новоявленных бизнесменов, обладающих криминальным опытом или связями с преступным миром. В результате наблюдается активный процесс криминализации экономики с одновременным усилением альянса экономической и общеуголовной преступности в наиболее опасных формах. Отсюда – заказные убийства банкиров и крупных коммерсантов; серии банкротств и разорений банковских и иных финансовых структур, подконтрольных менее влиятельным криминальным группировкам» [265].
Возникшая общность предпринимателей поразила людей своим социал-дарвинизмом, который всегда был чужд культуре России. Примечательно, что у идеологов российского предпринимательства метафора хищника очень популярна. Вице-президент РСПП И. Юргенс так объяснял необходимость освободить предпринимателей от контроля государства (2004 г.): «Хищник в неволе не размножается. А именно хищники, т. е. крупные предприниматели, готовые рисковать и своей шкурой, и шкурой других, – именно они вытаскивали экономики рыночного типа» [266][49].
Вот еще более откровенные философские рассуждения о роли олигархов (может, провокация?): «Глупо отрицать, что олигархические капиталы в России выросли на общенародной собственности (была у нас когда-то такая). Наши ротшильды взяли то, что плохо лежало, а некоторые и вовсе залезли в карман государству. Но давайте зададимся вопросом: так ли уж это несправедливо? И вообще уместно ли в данной ситуации ставить вопрос о справедливости?.. Судить об олигархах с точки зрения морали – все равно что ругать львов за то, что они поедают антилоп… Они – элита общества и потому руководствуются иными, нежели обычные люди, принципами.
Да, российские олигархи лишены нравственных предрассудков. Но только благодаря этому они и выжили в прямом смысле этого слова и выдвинулись на первые роли в жесточайшей конкурентной борьбе, на деле доказав свое право владеть лучшими кусками российской экономики. Нас же не удивляет, почему самый сильный и опытный лев не охотится, но тем не менее первым поедает добычу, которую ему приносят члены прайда. Таков закон природы: сильнейшему достается все. Человеческое общество по своей природе мало чем отличается от прайда. На вершине социальной пирамиды и оказываются самые оборотистые и проворные.
Олигархов обвиняют в том, что они выводят свои активы в офшорные зоны и покупают дорогую недвижимость за границей. Но положа руку на сердце ответьте: вы бы стали вкладывать миллионы долларов в нынешнюю Россию?
Президент должен определить, кто поведет экономику России вперед, сделав ставку на таких прагматиков, как Вексельберг, сумевших сколотить огромную финансово-промышленную империю, охватывающую не только отдельные города, но и целые регионы» [268].
Наше сообщество обществоведов и гуманитариев на все это никак не реагировало, как будто это детские шалости. Почему? В этом не видят грозного симптома глубокой болезни культуры? Считают, что «все