технологий постмодерна. Именно они не объяснили, какие необычные процессы были активизированы на Украине или в арабском мире, вот и приходится действовать «по ситуации» – и в Крыму, и в Сирии.

Но что говорит философ А. Рубцов: «Уже ясно, что грядущий обвал не восполнить подъемом духа. Столько коллективных эмоций, сколько понадобится, просто не бывает, демонизировать врагов России больше некуда, а экстаз долгим не может быть. Падение вынудит освобождаться от балласта… Уже ясно, что основной балласт в этом падении – само безмерно раздутое, гипертрофированное государство, настроенное главным образом на перераспределение ренты и генетически враждебное любому делу. Этот балласт отрицательно активен: ему тем лучше, чем хуже объектам регулирования… Это народ циничный, а разочарование в шкурных ожиданиях бывает острее провалов влюбленности и веры в идеи… Мы уже столкнулись с тем, что боевики умеют только воевать, а потому либо живут на контрибуцию, либо продолжают убивать. Бюрократия в этом плане не столь кровожадна, но не менее проблемна» [246].

Разразившийся в 2013 г. политический кризис на Украине, явно подогретый США с их технологиями «цветных революций» и приведший к насилию и гражданской войне, был воспринят большинством населения России как огромное бедствие. Эта беда сопровождалась интенсивной информационной войной западной прессы против России, что усилило чувство возмущения этой позицией США и Западной Европы. Это чувство, по-моему, возникло у людей самых разных групп.

И вот почти к концу второго года жестокой войны против Донбасса, который пытался получить автономию, известный социолог, директор Левада-центра (бывшего ВЦИОМ) Л. Гудков дает радиостанции «Голос Америки» интервью с объяснением, почему в России усилились антиамериканские настроения. Согласно данным Левада-центра, «уверенность в отрицательной роли США в современном мире всегда преобладала среди населения РФ, но, по сравнению с “доукраинскими” показателями, в настоящий момент она выше: 71 % в октябре 2015 года против 50 % в сентябре 2013 года».

Вот его трактовка причин этой ситуации: «Эта тенденция началась с приходом к власти Владимира Путина и особенно усилилась после 2007 года, после его речи в Мюнхене, когда явно был взят курс на противостояние с Западом… Дискредитация всех основных ценностей демократии: свободы слова, свободы информации, независимости суда, правового государства, – которые разделяла очень большая часть населения. Это стало первоочередной задачей кремлевской политтехнологии и пропаганды, а усилия по ее реализации достигли какой-то невероятной интенсивности после украинского Майдана. Тогда, во-первых, были подавлены независимые каналы информации, а во-вторых, была развязана действительно чрезвычайно агрессивная и демагогическая пропаганда, которая, в принципе, повторяла старые основные тезисы, но уже применительно к Украине».

Это даже не демагогия, а примитивное очернение, поразительное для доктора философских наук. И этот социолог утверждает, что население России, как бараны, пошло за пропагандой Кремля, а война США в Югославии и в Ираке, разгром Ливии, разрушение Сирии и организация контингентов террористов и изуверов и крупномасштабная «гибридная» война на Украине никак не повлияли на сознание граждан России? В это невозможно поверить.

На таком же уровне Л. Гудков объясняет действия государства Россия: «Коррумпированный, авторитарный режим пытается всеми способами удержать контроль над обществом, блокируя любые источники информации, любую критику, подавляя оппозицию, независимые организации гражданского общества» [247].

Какие примитивные штампы! И вся элитарная прослойка российских обществоведов всё это читает – и ни одного слова возражения или упрека. Если в сообществе обществоведения взяли верх такие философы, наш кризис становится неизбывным.

Очевидно, подобная страстная вражда к государству охватывает небольшую часть населения, подавляющее большинство сохраняет здравый смысл и по опыту знает, что крах государства отбросит всех их в состояние войны всех против всех. Но под давлением идеологии и иллюзорного благосостояния многие становятся безучастны к государству. Им внушили, что они «самодостаточны», что все блага они добывают своим трудом, умом или ловкостью.

Этот сдвиг порождает новые методологические проблемы обществоведения – последствия реформы и психологической обработки.

Вот красноречивый эпизод в сфере методологических новаций в обществоведении. Институт социологии РАН опубликовал в январе 2015 г. главные положения большого исследования «Российское общество в контексте новых реалий» [248]. Они касаются явлений, которые обнаруживаются в кризисном обществе в условиях его дезинтеграции.

В докладе сделаны важные утверждения о взаимозависимости населения и государства. Первое утверждение таково: «За годы реформ в обществе сложилась значительная по своему составу социальная группа населения, способного (по самооценке) жить (существовать, выживать и т. п.) без поддержки государства. В сущности, эту группу людей можно определить как “самодостаточные россияне”. В свою очередь, другую часть населения можно назвать как “зависимые” без обидного для них подтекста» [248].

Социологи при интерпретации ответов разделили российское общество на две общности: самодостаточные и зависимые. Эти две «модели самосознания» были предложены респондентам социологами, которые формулировали обозначения и вопросы. Насколько обоснованы обе эти «модели» и вопросы?

Заметим, что в мае 2014 г. в СОЦИСе вышла статья Е.Н. Даниловой с противоположным тезисом и убедительной аргументацией (большая выдержка из этой статьи приведена выше) [117]. Представляется, что ее утверждения никак нельзя было игнорировать. Ведь речь идет о важном противоречии в методологии. Здесь уместно напомнить, что идея произвести селекцию населения на «самодостаточных» и «зависимых» (под разными названиями) была выдвинута в самом начале неолиберальной реформы. Народный депутат СССР Н.М. Амосов в 1988 г. в большом манифесте утверждал необходимость, в целях «научного» управления обществом в СССР, «крупномасштабного психосоциологического изучения граждан, принадлежащих к разным социальным группам», с целью распределения их на два типа: «сильных» и «слабых» [249].

Согласно Докладу, респондентам предложили на выбор две якобы альтернативные установки, «характеризующие активную и инертную жизненные позиции»: одни «смогут сами обеспечить себя и свою семью», другие считают, что им «без поддержки государства не выжить».

Но эти установки несоизмеримы, они лежат в разных плоскостях и не составляют дилемму. Респондентам предложены ложные представления о роли государства, и эти формулировки разделяют людей на группы с ошибкой divisio (неверной классификацией на группы). Правильной могла бы быть такая формулировка ответа для первой группы: «Я бы смог своим трудом обеспечить себя и свою семью, но без поддержки государства в реальном мире не выжить никому».

Уже с возникновением гетерогенных общностей типа народов стало невозможным существование самодостаточных людей – еще в древности греки знали, что самодостаточны лишь «звери и боги». Все россияне, которые не считают себя зверьми или богами, чувствуют, что «зависимы» от государства. Зачем социологам иллюзорную самооценку самодостаточных представлять как реальную сущность? Ведь, легитимируя авторитетом науки утопическую (и часто агрессивную) самооценку, порожденную хаосом кризиса, этот тезис углубляет аномию этой общности.

Тезис доклада далее раскрывается так: «Доля россиян, принимающих ответственность за происходящее в жизни на себя, ориентирующихся на собственные силы, уверенных в своей