Начало темнеть. Черт возьми, неужели мне придется ночевать тут, неизвестно как и с этим мужчиной? Озираясь, крадучись, мы пошли к дому.

– Смотрите, а там свет. Постучать?

– Стучите.

Но стучу я. Сначала деликатно, потом активнее и завершаю ударами кулаком.

– Никого.

– Никого, – вторю я, и мы входим в дом. Свет горит в каминном зале, в нем повис запах хорошего табака и дезодоранта.

– Мертвец курил.

– Ну и юмор у Вас, Ирина Анатольевна.

– В таких ситуациях юмор спасает.

– Ждите.

Он скрывается за одной из трех дверей.

Судя по тому, как он уверенно ведет себя, я делаю вывод, что он бывал тут и раньше. Есть время осмотреться. Я тут не завсегдатай. На журнальном столике у буфета ручной работы из карельской берёзы литровая бутылка «Бифитра», вазочка со смесью сухофруктов и сигарная коробка. На подлокотнике кресла блестит гильотина для обрезки сигар. Шик! На торцевой стене три картины маслом в багетном обрамлении. Я не большой спец, но картины старинные.

– Вы любите живопись? Я предпочитаю ходить в музей. Там подлинники.

– Это подлинники. Наум не признавал копий. Это Кипренский, а это этюд Валентина Серова. Я бы чего-нибудь поела.

– Вы способны кушать рядом с покойником?

– Где Вы видите покойника? Пока Вы опорожняли свой мочевой пузырь, я не только любовались живописью, я успела провести разведку. За домом я обнаружила воронку. Трупов там нет. Они уже улетели на небеса. Гараж открыт. Из всего мною увиденного я делаю вывод, что киллерам не удалось убить всех, а те или тот, кто остался в живых, укатил на советском джипе, прихватив трупы и раненых. И ещё я думаю, что сам Наум не погиб.

– Выходит, что те, кто посягал на жизнь господина Корчака, были полными болванками или дилетантами.

– Ваше предположение имеет основание быть. Но у меня другая версия. Все это инсценировка. Пошли в столовую. Я не могу рассуждать на голодный желудок.

В столовой мы нашли сервированный на пять человек стол и множество еды на двух сервировочных столиках. Напитки располагались на стойке бара.

– Наум стремился подражать европейцам. Водку и другие крепкие спиртные напитки пить до стола. Так сказать, аперитивно. Мы следовать этому идиотскому правилу не будем. Начнем.

Начали. Не успели мы дожевать севрюгу под хреном, как затренькал мой мобильный телефон.

– Вот Вам и покойничек.

Телефон переключен на громкую связь, и Анатолий все слышит.

– Ира! Ты все ещё у меня?

– Жру твою севрюжину. Ты покойник, Наум.

– Угадала, я покойник. Если ты кушаешь севрюгу, выходит, ты у меня. У тебя, Ирина, не больше тридцати минут, чтобы убежать оттуда как можно дальше.

– Я не спринтер, а машины у меня нет.

– Есть выход. Иди к озеру. Там катер, с мотором. Ты справишься. Беги.

Связь прервалась.

– Я влип в историю. Хотел заработать и отдохнуть на природе, а попал в передрягу.

– Анатолий, я подозреваю, что Наум решил, что Вы сбежали с поля брани. Он ничего не сказал о Вас.

Я ошиблась: опять голосом Шуфутинского меня позвал телефон.

– Ирина! А этот программист с тобой?

– Нет, я его утопила. Ты совсем сдурел от взрыва. Где ему быть?

– Черт с ним. Отделайся от него и беги к озеру.

Анатолий все слышит, но никак не реагирует.

– Как это, отдаляйся? Убить, что ли?

– Поздно. Они уже подъезжают.

Разъединился.

– Судя по последним словам Вашего друга, он где-то близко. А едут милиционеры.

– У нас есть время, чтобы договорится о том, что мы будем говорить.

– Простите, Ирина, но это глупо. Все равно сыщики обнаружат расхождения. В этом они доки. Надо говорить правду. Тем более что она на нашей стороне.

Ждали мы милицию, а въехал на участок все тот же советский вездеход без опознавательных знаков милиции.

– Ваш крестный отец решил нас попугать?

Я в полной растерянности. Наум сказал: они подъезжают, – а шутить он не любит и не умеет.

– Анатолий, мне кажется, нас приехали убивать. Уйдем через черный ход. Наум же сказал, что мне надо бежать отсюда.

– А «УАЗ» другой. Того «УАЗа» я номер запомнил.

И опять я убегаю. Бежать под уклон легко, и скоро мы стояли у пирса.

– А где катер? – справедливый вопрос задал Анатолий.

– Наум не уточнил где. Он сказал, на озере. Озеро большое. Идите направо, я налево.

Не прошло и минуты, как Анатолий тихо окликнул меня.

– Сюда идите.

Катер был привязан обыкновенной веревкой к ветле у самого берега, и с пирса его было не видать.

– Если мы сейчас заведем мотор, они услышат, и далеко мы не уплывем.

Анатолию не откажешь в здравомыслии. Двумя маленькими веслами – он с одного борта, я с другого – мы увели катер за мыс.

От особняка доносились громкие мужские голоса. Голос Наума я бы узнала. Его там не было.

Движок заработал сразу и затарахтел не так уж и громко. Туман опускался на озеро, темнело. Голоса отдалились, а потом и вовсе смолкли.

– Оторвались, – по-мальчишески сказал Анатолий, и в этот момент он дернул рукоять, катер вильнул, нас бросило друг к другу. Мне шестьдесят лет, ему сорок три. Но разве существует возраст в таком случае? Неуправляемый катер выделывал в тумане вензеля, а мы целовались.

На этом я прерву повествование о моем визите к Науму Лазаревичу Корчаку.

В Санкт-Петербург мы вернулись вдвоем на электричке. Стрелки часов в зале Финляндского вокзала показывали начало одиннадцатого вечера.

– Я живу в Купчино.

Сейчас он скажет, что не может проводить меня, предложит посадить меня в такси и сам тю-тю к своей wife. He может такого быть, чтобы у него не было жены.

– Если позволишь, я поеду с тобой.

– Позволю.

Мне действительно хотелось, чтобы он поехал со мной.

В машине такси, по бортам которой было начертано «City taxi» и семь семёрок, Анатолий начал рассказывать о себе. Такси превратилось в исповедальное место.

– Я закончил ЛИТМО – теперь это университет, – работал в НИИ, но его скоро развалили. Вернее, из научного института он превратился в заштатную организацию по выполнению заказов на установку приборов наблюдения и просушивания. Уволился и стал вникать в сферу информатики и компьютеризации.

– Послушай, мне абсолютно все равно, кем ты был и кем стал. Я везу тебя домой, и я не агент с биржи труда.