— Хочу, — сказал я. — Пожалуйста, отпустите меня, и мы все с вами выясним. Если Инес пропала…

— Что ты видел?

— Говорю же вам: я ничего не видел! А почему вы все время об этом спрашиваете?

Он горестно хмыкнул.

— Ха! Да с тех пор, как моя сестра сюда приехала, ты ее ни дня не оставлял в покое! Шпионил за ней; подглядывал из своей церкви; вопросы всякие задавал. Все притворялся, что помочь хочешь. Говори, что она тебе рассказала? Что ты знаешь?

— Совсем ничего. Насколько мне известно, ваша сестра, как и вы, всей душой меня ненавидит.

Я чувствовал, что он мне не верит. Но почему? Чего он так боится? Какие тайны они скрывают? Я вспомнил, как Соня говорила мне: «Он иногда ходит к ней по ночам. Она его околдовала. Он во власти ее чар». Тогда я отверг все эти обвинения, как обыкновенные фантазии, вызванные ревностью. В конце концов, эта женщина — его сестра. Но… если она ему все-таки не сестра? Как мы можем доказать, кто она на самом деле?

— Она ведь вам не сестра, верно? — спросил я.

Он помолчал. Потом спросил:

— Кто тебе это сказал?

— Я догадался.

Карим опять долго молчал, потом, похоже приняв какое-то решение, выключил фонарик, и мне пришлось щуриться, чтобы хоть как-то разглядеть его лицо.

— Хорошо, я дам тебе еще один шанс, — сказал он мне иным, холодным тоном. — В следующий раз я приду не один. Я приведу с собой своих друзей. Тех самых, с которыми ты уже встречался воскресной ночью неподалеку от своего дома. И тогда ты скажешь мне все. А иначе… — Голос Карима стал еще холоднее и словно отдалился от меня. — А иначе мы представим все как несчастный случай. Нам нетрудно сделать так, будто ты утонул в реке. И любые отметины на твоем теле сочтут последствиями того, что тебя слишком долго тащила разыгравшаяся река. Никто ничего не узнает. Да никому, собственно, и дела-то до тебя не будет. Ведь ты здесь далеко не самая популярная личность. Никто тебя даже не станет искать.

И с этими словами Карим повернулся и вышел, заперев за собой дверь. Я снова остался в темноте.

Он, конечно, пытался меня запугать. Это было мне совершенно ясно. Но знаешь, отец, я его не боюсь. Карим не убийца. Он, может, и организовал то ночное нападение на меня, но ведь убивать меня все-таки никто не собирался. Однако…

И никто ничего не узнает. Да никому, собственно, и дела-то до тебя не будет. Никто тебя даже не станет искать. И это чистая правда, отец мой. Даже если я навсегда исчезну, вряд ли кто-то станет по-настоящему грустить обо мне.

Примерно через час дверь темницы снова приоткрылась, и я вскочил на ноги: я был совершенно уверен, что сейчас передо мной предстанут Карим и его приятели. Но в дверь бочком протиснулась какая-то женщина, закутанная в черное покрывало, и тихо сказала:

— Если вы попытаетесь выйти отсюда, я закричу.

Ее голос был мне незнаком, но женщины, что носят никаб, вообще редко с кем-нибудь говорят (разве что друг с другом); вряд ли я кого-то из них смог бы узнать по голосу. Однако я сразу понял, что эта женщина явно молода: по-французски она говорила почти без акцента.

Я мрачно на нее посмотрел:

— Что вам нужно?

И тут я заметил у нее в руках картонную коробку.

— Я принесла вам воду и еду, — сказала она. — Я все это тут, у порога, оставлю. И если вы потом спрячете коробку и мусор, то Карим со своими дружками ничего не узнают.

— Значит, Кариму неизвестно, что вы здесь?

Она покачала головой.

— Я подумала, что вы, должно быть, есть хотите.

— Ну так выпустите меня отсюда! — взмолился я. — Пожалуйста! Я клянусь вам…

— Простите, — сказала она, — но я пришла только для того, чтобы дать вам поесть.

В принесенной коробке я обнаружил суп в пластиковом стакане, хлеб, оливки и сушеные фиги, завернутые в кусок вощеной бумаги, а также пластиковую бутылку с водой и печенье. Как только женщина исчезла за дверью, я моментально все съел и выпил, а бумагу, стакан и бутылку сунул в картонную коробку и спрятал в одной из пустых клетей.

Я должен отсюда выбраться, думал я, и желательно до того, как вернется Карим с подручными. Эта женщина в черном, что принесла мне поесть… а что, если это Соня? Вполне возможно. Но Соню я бы узнал. Да и знает ли Соня, что меня заперли в этом подвале? Если да, то, по-моему, она должна чувствовать себя виноватой. Так, возможно, именно поэтому она и пришла? Что ж, в следующий раз я…

А будет ли следующий раз? Может, это последняя трапеза в моей жизни. Последняя трапеза приговоренного. Только бы Майя вернулась…

Боже мой, неужели я совсем пал духом? Однако надежда у меня оставалась только на Майю — последняя тоненькая ниточка, связывающая меня с жизнью, находится в руках пятилетнего ребенка. Вспомнит ли Майя о своем обещании? Может, она давно уже позабыла об игре в джинна и исполнение желаний?

Пятница, 27 августа

Миновала еще одна ночь — но я так и не получила ни одного ответа на свои вопросы. И материны карты не помогли. Я сварила детям шоколад со сливками, очень густой и сладкий, и себе тоже налила — в старую чашку Арманды. Ах, если б Арманда была здесь! Я почти слышу, как она говорит, пробуя мой шоколад: «Если рай хотя бы наполовину столь же хорош, как это, я завтра же перестаю грешить». Дорогая Арманда! Как бы она смеялась, увидев, как сильно я тревожусь из-за Франсиса Рейно.

«Он прекрасно может сам о себе позаботиться, — сказала бы она. — Пусть побродит. Ему это только на пользу». И все же все мои инстинкты буквально вопят: Рейно в беде! Раньше мне казалось, что спасать нужно Инес Беншарки, но я ошибалась. Спасать надо было Рейно! Причем с самого начала.

Как там говорилось в письме Арманды? «В Ланскне ты вновь понадобишься. Однако я никак не могу рассчитывать на то, что наш упрямый кюре сообщит тебе, когда это случится».

Да уж, такие люди, как Рейно, никогда никого ни о чем не просят и никогда ни на кого не полагаются. Неужели он сам пытался помочь Инес? Неужели этот проклятый скорпион все-таки его укусил?

Отец Анри сообщил в полицию об исчезновении Рейно, но от полицейских пока что никакого толку. Ничто не указывало на то, что месье кюре стал жертвой чьих-то происков; и потом, отец Анри сам же и предположил, что Рейно просто взял отпуск. Что же касается сплетен, что Рейно сбежал из города из-за новых свидетельств, касающихся пожара в бывшей chocolaterie, то они, похоже, не нашли ни малейшего подтверждения — к величайшему разочарованию Каро.

Я заглянула в церковь. Там было пусто, только штабеля новых стульев; впрочем, перед исповедальней сидели двое прихожан, я узнала Шарля Леви и Генриетту Муассон. Похоже, они тоже искали нашего пропавшего кюре.