— И как мы это сделаем? — все еще пребывал в полном недоумении Глоров.

— По-пропагандистски. «Ленинградское сообщение» следует немедленно размножить и раздать: в газеты, на радио, телевидение… Просто размножить и разослать, чтобы оно оказалось на столах у всех депутатов Верховного Совета, у руководителей всех творческих союзов, всех общественно-политических и студенческих организаций. От решений ленинградских путчистов за версту веет таким махровым коммунист-фашизмом, что комментировать его уже не имеет смысла. Кто бы ни прочел их, тотчас же ужаснется. Кому в Украине захочется проснуться завтра при подобной, из России же насаждаемой, власти?!

Ярчук уже смолк, а референт все еще продолжал утвердительно кивать. В своем шефе он уважал именно этот талант — всегда и во всем оставаться идеологом, психологически изворачивая наизнанку любую, казалось бы, самую погибельную для него ситуацию.

— В прессу это сообщение отдавать… официально? С нашей «сопроводиловкой»?

— Что значит «официально»? — вкрадчиво переспросил Ярчук. — Разве мы теперь вправе диктовать прессе, что ей публиковать, а что нет?

— Однако высказать свое пожелание, рекомендовать, посоветовать… Этого права нас никто не лишал.

— Главное, сделать так, чтобы оно попало в редакции большинства наших газет, причем самого разного толка, вплоть до районных и многотиражек. Просто попало. Дальше журналисты за него сами ухватятся, и не важно, из каких побуждений и с каким прицелом.

— Ухватятся — это точно.

— Сами-то вы читали это решение ленинградских гекапутчистов?

— По долгу службы.

— И что подсказывает ваше кагэбистское чутье контрразведчика? — Этим «контрразведчика» Ярчук попытался как-то смягчить определение «кагэбистское чутье», однако Глоров то ли не уловил нюанса, то ли сумел скрыть свои чувства. — Как откликнется на такое решение коммунистов «колыбели революции» сегодняшняя Украина?

— Что значит, «как»? Украина — это вы, — мгновенно ответил Глоров. — Как вы, лично вы, отреагируете, так и будут преподнесены Москве и всему миру реакция и позиция Украины.

— «Украина — это я!» — иронично отреагировал Ярчук, хотя согласился, что в принципе референт прав: позиция республики будет определяться сейчас его собственной позицией. — Любой из династии Людовиков содрогнулся бы от такого величия.

— Разве позиция США не определяется позицией американского Президента?

Ярчук взглянул на Глорова усталым взглядом человека, вынужденного выслушивать старый, банальный анекдот.

— Я спрашивал вас, как референта и офицера службы безопасности: «Как это сообщение будет воспринято украинцами»? — четко, по слогам, и явно подавляя в себе раздражение, объяснил он Глорову. — Ваш оперативный прогноз, господин бывший оперативный работник госбезопасности.

— Отвечаю: будет воспринято так же, как обычно воспринимаются подобные «психозные заскоки» коммунистов в Украине, — не задумываясь, но так же четко и членораздельно ответил референт. — «Комуняку — на гиляку!» — На какое-то мгновение они встретились взглядами, и референт, этот тридцативосьмилетний лысеющий блондин из бывших кагэбистов-интеллектуалов вдруг понял, что слишком поспешил с выводами. Как-никак — перед ним вчерашний компартийный идеолог Украины. — Извините, но… — пробормотал он.

— Вот именно, — спокойно признал Ярчук. — Народ украинский так и скажет. Вот только наша задача в том и состоит, — уточнил он, — чтобы до «гиляки», до самосудных ветвей с петлями, дело не дошло.

— Понятно, Леонид Михайлович, — молвил референт, однако на сей раз уходить не спешил. Он обратил внимание, что шеф взял в руки очередное сообщение, поэтому решил дождаться его реакции.

— Москва. 11.45, — принялся за чтение вслух Ярчук. — Колонны демонстрантов выходят на Манежную площадь. Они несут лозунги: «Фашизм не пройдет!», «Членов ГКЧП — под суд!», «Свободу…». А что у нас, референт, в столице, в других городах, митингов пока что нет? — спросил, не отводя глаз от текста.

— Пока… нет. Но, очевидно, появятся. Должны появиться.

— В том-то и дело, что не должны. Во всяком случае, пока что — не должны. Самое страшное для Москвы — это наше спокойствие, наше, я бы даже сказал, безразличие. У себя, в Украине, мы гэкапутчизма не допустили, а московского не признали. То, что происходит в России, — это дело россиян. Мы, украинцы, им не указ, но и они нам — тоже!

Глоров кивнул и понимающе промолчал. «Не зря же в Москве тебя называют “хитрым партхохлом”!» — мысленно произнес он, однако озвучиванию подобные восторги референта по поводу поступков шефа не подлежали. Это был истинный служака — безукоризненно воспитанный, расчетливо знавший цену доверия любого «вышестоящего», умеющий это доверие завоевывать и столь же умело им распоряжаться.

— Позвольте идти по делам службы?

— Идите. Нет, вот что… Свяжите меня с Предверхсовета СССР.

— С Лукашовым? Честно признаюсь, уже пытался выйти на связь с ним, так сказать, по долгу службы; предвидя, что захотите пообщаться же после общения с Елагиным. Но попытка оказалась безуспешной.

— А вы попытайтесь еще раз, и тоже по долгу службы, — едва заметно ухмыльнулся Ярчук.

Как и Глоров, он прекрасно знал, что с Кремлевским Лукой всегда труднее было связаться, нежели с Президентом СССР, не говоря уже о папе римском.

— Попытаюсь, Леонид Михайлович, — по-украински заверил референт. — Как велит служба.

Ярчук удивленно посмотрел на референта и поиграл желваками. Этот парень работал с ним уже полгода, но все еще оставался полной загадкой. Нет, все, что Ярчуку положено было знать о происхождении, учебе и послужном списке россиянина Глорова, он, конечно, знал. Но этого оказалось мало. Всякий раз, когда Ярчуку приходилось давать этому человеку какое-то важное поручение или доверяться какой-то своей мыслью, он задавался одним и тем же риторическим вопросом: «Так все-таки, на кого он в самом деле работает?».

Этого парня ему, понятное дело, рекомендовали. Ненастойчиво, конечно. Хотя, по опыту своему партаппаратному, Ярчук знал: чем ненавязчивее «органы» рекомендуют в штат какого-то человечка, тем принципиальнее реагируют на отказ взять его.

Правда, на сей раз протекцию составил полковник госбезопасности, которого Ярчук давно знал и с которым его связывала давняя, но сдержанная, со всеми полагающимися недомолвками, дружба. Однако этого было мало… Полковник тоже мог заблуждаться. И потом, было бы странно, если бы «органы» навязывали ему Глорова не через давнего знакомого. К тому же в последнее время сам Глоров работал не «опером», а сотрудником аналитического отдела контрразведки.

— Вы неплохо владеете украинским языком, — тоже на родном, материнском похвалил Ярчук референта. — Специально подучиваете?

— А я его никогда и не забывал. Тем не менее основательно подучиваю, вы правы. Чтобы знать в тонкостях.

— То есть хотите сказать, что вы… украинец?