— Ну, Москва — это вам не Кабул.

— Но ведь и операцию планировали, исходя из условий Москвы, а не Кабула. С учетом действий групп захвата, расстановки политических сил, наличия возможных очагов сопротивления, реакции москвичей…

— Тогда чего нам теперь не хватает, в этой нашей операции?

— Оценивать, как и корректировать, ход операции можно, только зная ее истинный замысел, ее план и главных действующих лиц. Поэтому судить вам. Я ведь всего лишь аналитик, а вы, очевидно, один из разработчиков плана.

— Какого еще плана? У меня такое впечатление, что его, плана этого, вообще не существует.

Буров мрачновато ухмыльнулся. Он мог бы признаться, что у него создалось точно такое же впечатление. И если не признался, то лишь потому, что надеялся получить дополнительную информацию.

— Такого не может быть. Не должно. Очевидно, мы не все знаем, в том числе, не знаем, существует ли какой-либо запасной вариант.

— Не может быть запасного варианта, если основной план не разработан. Но если в данном случае некий план все же имеется, то лишь самый поверхностный, по пьяни русской сварганенный. Да и сам Госкомитет по чрезвычайному положению клеили из тех, кто под руку подвернулся, причем подвернулся в самый последний момент. На моих глазах это происходило. Половина членов комитета узнала о его создании, когда уже надо было ставить подписи под постановлением самого этого гэкачепе. А резиденцию в Доросе как блокировали? Словно в пионерскую «Зарницу» поиграться решили! Стыдоба — да и только! Отсюда и результат.

— М-да… — покачал головой Буров. — А ведь так быть не должно… Все-таки в вашем штабе профессионалы сидят.

— О штабе тоже не позаботились. Ленин, вон, какую империю сокрушил. Но там была организация, партия была. И Смольный — со штабом, как полагается. Как считаешь, генерал, в нынешней ситуации… еще что-то можно изменить? Тебя ведь специально на таких ситуациях натаскивали: вражеские штабы, шахские дворцы.

— Вы были правы: мы в Москве, а не в Кабуле, и не в каком-нибудь африканском бантустане. А значит, о происходящем мне судить не положено.

— Тогда ты дерьмо, а не профессионал. — А, немного помолчав, наивно поинтересовался: — И все же? Ведь должны же у тебя возникать какие-то умовыводы.

— Натиска не хватало, — не помнил обиды Буров. — С самого начала не хватало натиска и авантюризма, если уж вас интересует мнение спецназовца-профессионала. Но лишь как спецназовца, а не политика.

— Понятно, девственность сохранить пытаешься.

— Разумно дистанцируюсь от того, к чему не причастен.

— Что, в самом деле не причастен? — оглянулся на него Банников.

— В самом…

— Вообще? Ни на какой стадии? Или просто… все еще осторожничаешь?

— Ни на какой стадии. Использовали на самых второстепенных ролях, не посвящая в общий план замысла. То есть в самой операции как бы использовали, не раскрывая… впрочем, кажется, я слишком разговорился.

— Так ведь не с врагом же говоришь. Но если все так препаскудно, тогда, какого хрена? Почему кагэбэ не привлекало для разработки самой операции тебя, таких, как ты? Генералов-спецназовцев имеем, а ведем себя, как группка необученных бунтарей-повстанцев. Что, в верхушке госбезопасности уже ни одному из вас не доверяют?

— Не ко мне вопрос, товарищ главком. А что касается генералов-спецназовцев, думаю, сейчас их попытаются привлечь. Но только теперь, когда поймут, что без них не обойтись.

— Ну и что… спасете положение?

— Теперь уже только усугубим. Потому что, привлеченные два-три дня назад, мы бы готовили группы захвата и переворот по классике. Я привлек бы парней, которые такие объекты, как московский Белый дом, Кремль, президентская резиденция в Доросе, прошли бы по зачету как «разминку». Не бравирую — факт. Но теперь-то ситуация иная. И не на территории противника действуем. Ни переворотом, ни вводом ограниченного контингента теперь уже не отстреляться.

— Трудно не согласиться. Но ты не плачься, ты выход предлагай.

— В развитии событий только одно — гражданская война, с сильными сепаратистскими очагами на перифериях, давно очерченных рамками суверенной государственности. Ход, предусмотренный в наставлениях контрразведчика любой страны мира.

— Что же ты предлагаешь делать?

— На территории противника у нас было бы два варианта: уходить или… Как подобает солдатам, до последнего патрона… Но мы-то на своей территории, где каждый выстрел — это выстрел в свое Отечество. Поэтому здесь выход только один: сложить оружие. Другое дело, что слаживать желательно деликатно, пытаясь найти политическое решение конфликта, с переговорами, компромиссами и всем прочим.

— Но вы же понимаете, что все зашло слишком далеко.

— …Ну, что значит «зашло слишком далеко»? — проворчал Буров. — У революции свои законы, своя логика и свои понятия. «Слишком далеко» в революцию заходило только тогда, когда на Дону восстали друг против друга две армии — красных и белых. Да и то лишь потому, что обе эти армии состояли из русских солдат и офицеров. Но и тогда мы, красные, победили.

— Понимаю: законы и уроки истории… Но только развивается эта наша с вами история по каким-то слишком уж странным законам, пренебрегающим всякие уроки.

— Поскольку до войны дело пока не дошло, у нас еще есть время для передышки и перегруппировки сил, да и тактический простор немалый.

— Не уверен, — решительно покачал головой главком.

— Есть-есть. Без потерь, конечно, не обойтись; как всегда, в таких случаях, кем-то придется пожертвовать.

Банников угрюмо промолчал. Он прекрасно понимал, что при крахе гэкачепе в качестве жертвенного барана изберут его, а не главного кагэбиста, и уж тем более — не спикера парламента. Остальным спишут на политическую борьбу, на идейные порывы, стремление вывести страну из тупика. Только с ним все будет просто: обвинят в нарушении присяги и предательстве. И дай-то бог, чтобы обошлось отставкой и разжалованием, без наручников и этапов.

— И все же почему вы сочли этот переворот «изначально обреченным»? — попытался главком увести Бурова от подобного типа рассуждений. — Для меня важно: это ваше сугубо личное мнение, или же существовали какие-то прогнозы аналитической службы Главного разведуправления, которое вы все еще представляете?

— Чтобы предвидеть провал столь безалаберного мероприятия, никакой аналитической службы не требуется.

— И все же… Военная разведка знала о том, что назревает переворот? Да или нет?

— Такие вопросы офицеру этой самой разведки не задают, — лицо Бурова стало предельно суровым и сосредоточенным. — Неужели вам об этом неизвестно, товарищ генерал армии?

— Однако же существуют ситуации…

— Не существует ситуаций, — вежливо, но твердо ответил Буров, — при которых человек такого ранга, как вы, мог бы задавать подобные вопросы генералу разведуправления.