Его мучителей это развеселило, а я не отрывал от вьетнамца глаз, чувствуя себя униженным и опозоренным, ощущая каждый спазм несчастного, словно это я сам, беспомощный, был привязан к доске. Говорят, что сострадание – самая чистая форма любви, которая ничего не ждет, ничего не требует взамен. Не знаю, можно ли было назвать чувство, которое я испытывал в тот день к тайскому наркокурьеру, состраданием, но скажу точно: подобного ужаса мне больше никогда видеть не приходилось. Единственное, о чем я был способен думать, – этот парень крепче многих. Мой пересохший рот, учащенное сердцебиение и мокрое от пота тело – все это говорило о том, что сам я бы не выдержал такой длительной пытки. Меня тошнило.

Агенты наконец прекратили экзекуцию. Они убрали полотенце с лица своей жертвы, оставив на глазах повязку, и спросили, собирается ли он и дальше молчать. Но наркокурьер, казалось, утратил способность произносить слова, жадно ловил ртом воздух, а руки его судорожно дергались в попытке высвободиться из пут. Старший в группе агентов ЦРУ распорядился вернуть полотенце на место и продолжить пытку.

И тут я вдруг услышал собственный голос.

– Сейчас же прекратите, иначе вам грозят серьезные неприятности, – сказал я, стараясь казаться холодным и безжалостным.

Они смерили меня взглядом с головы до ног. Выбора не было: или настоять на своем, или дать себя унизить, подорвать свой авторитет и забыть о дальнейшем карьерном росте.

– Я могу устроить вам расследование чрезвычайного происшествия. Придется давать объяснения, какой вред нанес этот парень национальной безопасности. Хотите стать первым, Крамер?

Через несколько бесконечно долгих мгновений Крамер, старший группы, приказал убрать полотенце и снять с лица пленника повязку. Наркокурьер поднял на меня глаза. Меня тронула благодарность во взгляде этого крутого парня с ножевыми шрамами, способного стойко переносить ужасные мучения.

– Вы готовы объяснить нам, как было дело? – спросил я.

Курьер кивнул, но руки его продолжали трястись, – похоже, он был сломлен физически. Много лет спустя, когда агенты ЦРУ погружали в воду привязанного к доске Халида Шейха Мохаммеда, главу военного совета «Аль-Каиды», он установил новый мировой рекорд, вытерпев эту пытку две с половиной минуты. Курьер продержался двадцать девять секунд – то был средний результат.

Когда парня отвязали от доски и сбросили на пол, он рассказал, что был на мосту вместе с двумя братьями. Высоко в горах у них есть своего рода опиумная лаборатория, в которой производят наркотики. Именно его братья решили превратить Косолапого Джо в человека-копье. Наркокурьер поклялся, что сам и пальцем не тронул охранника, и я интуитивно почувствовал: он говорит правду.

Наш пленник объяснил, что тюремный стражник придумал способ немного подзаработать – вымогал деньги у наркокурьеров, когда они пересекали речное ущелье. Косолапый Джо превратил обветшалый канатный мост в первую в Таиланде платную дорогу. Сначала он довольствовался тем, что разворачивал пакет с сырьем и снимал с бруска стружку, так сказать отрывал у билета корешок. Потом он менял у контрабандистов эти обрезки на выпивку, которую продавал в тюрьме. Конечно, со временем Косолапого Джо обуяла жадность, и обрезки превратились в массивные куски, такие большие, что братья в конце концов пришли к выводу: платная дорога на севере Таиланда противоречит их экономическим интересам.

Мы нашли ответ, который искали, и, хотя никакого рапорта о чрезвычайном происшествии составлять не пришлось, надо было представить начальству свою версию этого дела. Уверен: агенты ЦРУ написали в своем рапорте, что применяли силу в разумных пределах. Я же, понятное дело, утверждал обратное. На этом, наверное, все бы и закончилось: кого в разведывательном сообществе мог заинтересовать какой-то тайский наркокурьер? Но в рапорте агентов ЦРУ был один момент, который я не имел оснований отрицать.

Крамер, по-видимому, рассказал, что увидел страх на моем лице: я, мол, испытывал такое сочувствие к допрашиваемому, что все тело у меня напряглось и я насквозь промок от пота. Возможно, он даже поставил под сомнение мое мужество и пригодность к службе на переднем крае. Вероятно, этот тип по-своему выразил мысль, что моя сила – в сердце.

Именно этот рапорт, наверное, и прочитал Шептун, когда запросил мое досье из архивов. У меня было много лет, чтобы обдумать свою слабость, и должен признать: то, что резидент сказал мне на прощание, скорее всего, было правдой. Мне не было смысла растягивать страдание. В случае чего лучше быстро со всем покончить.

Я выглянул в окно и увидел широкий изгиб Босфора и купола величественных стамбульских мечетей. Колеса ударились о бетон аэродрома, и самолет покатился по взлетно-посадочной полосе. Я был в Турции.

Старые пассажирские реактивные самолеты с ревом садились на поле другого аэропорта – Исламабада.

Сарацин проехал по Трансафганскому шоссе до Кабула и очутился во внешнем круге ада: столица Афганистана была переполнена американскими военными и их союзниками по коалиции. Все были одержимы страхом перед начиненными взрывчаткой террористами-смертниками.

Проведя день в молитвах и тревожном сне, Сарацин проторенным путем добрался до пакистанской границы, пересек ее с потоком других путников и через Пешавар направился в Исламабад.

Рейс на Бейрут задерживался, как и все рейсы из Пакистана, но это не слишком волновало Сарацина. Он был в безопасности. Если бы американцы или австралийцы – кто бы ни были эти военные, едва не схватившие его в разрушенной деревушке, – установили каким-то образом его личность, Сарацина задержали бы на границе в тот самый момент, когда увидели его паспорт.

Ситуация же, напротив, казалась вполне нормальной: невнимательный взгляд на его билет и удостоверение личности, обязательные поверхностные вопросы. Клерк на пограничном КПП даже рассчитывал получить от него взятку, пообещав проверить, что чемодан пассажира действительно улетел в Бейрут, а не в Москву. Сарацин сунул ему деньги и направился к выходу на летное поле. Вооруженные до зубов люди в униформе были повсюду, но подлинная безопасность отсутствовала. Все как обычно: полно оружия, но мало мозгов.

Сарацин сел в самолет, благополучно приземлился в Бейруте и наконец очутился в своей унылой квартирке в Эль-Мине. Несколько месяцев назад он уволился из местной больницы, но перед отъездом зашел в содержащуюся в полном беспорядке кладовую, где прихватил два белых костюма биозащиты с регуляторами воздуха, коробки, в каждой по десять тысяч маленьких стеклянных флаконов, которые он специально заказал для собственных надобностей, и книжечку фирменных ярлыков больницы, которые использовались при официальной рассылке лекарств.

Все эти вещи он хранил в гараже. Надев костюм биозащиты и баллон с кислородом, саудовец приступил к выработке максимально возможного количества супервируса. То ли благодаря впечатляющим результатам, полученным им на Гиндукуше, а может быть, просто сказывался опыт, но процесс пошел гораздо быстрее, чем он ожидал.