В этом жарком климате двух пригоршен мокрого риса достаточно, чтобы порче подвергся весь мешок. Сколько времени уходит у нас на то, чтобы сохранить этот рис!

Нам постоянно необходимо иметь не меньше двух тонн риса. Голод начинает стихать, но только потому, что сейчас из Европы уже поступает в достаточном количестве рис. Если бы мы полагались только на местные плоды, мы оказались бы в трудном положении. Бананы и маниок получить почти невозможно. Того, что нам удается достать, едва хватает, чтобы прокормить нескольких больных, которые риса совершенно не переносят. Только после Нового года, когда недавно посаженные банановые деревья принесут плоды, край этот сможет прокормить свое население.

Особенно упорно нам приходится трудиться из сочувствия к пальмам. На участке, где должна стоять наша больница, много масличных пальм.

Проще всего было бы их срубить. Масличная пальма в этих краях нисколько не ценится. Их тут так много. Но совесть не позволяет нам заносить на них топор, особенно теперь, когда мы освободили их от лиан и у деревьев этих начинается новая жизнь.[81] И вот в свободные часы мы осторожно выкапываем те из них, которые еще жизнеспособны, и пересаживаем на новое место. Это большая работа. А пересаживать можно и большие пальмы — возрастом до пятнадцати лет.

Шалость к животным негры мои способны понять. Но когда я требую, чтобы они пересаживали на новое место тяжелые пальмы, дабы те жили и не были срублены, рассуждения эти кажутся им чересчур мудреными.

* * *

В больнице у нас постоянно находятся на излечении европейцы. В начале года здесь появляются на свет два белых ребенка. Чтобы рожать в нашей больнице, одна из матерей проделала длинный путь вдоль южного побережья. Две недели негры несут ее через леса и болота, пока наконец не доставляют в Мыс Лопес, откуда она продолжает путь на речном пароходе. Для того чтобы дать ей возможность вернуться, я отыскиваю катер, который как раз следует в расположенную к югу от Мыса Лопес лагуну Фернан Вас. Там есть католический миссионерский пункт, где она найдет приют и куда явится потом ее муж с носильщиками, чтобы забрать ее домой.

Однажды в начале весны, воскресным вечером, некий европеец извещает нас о том, что неподалеку от его лесного участка, в двух днях езды от Ламбарене вниз по реке, одного белого пришибло деревом, которое буря вырвала с корнем. Рано утром доктор Лаутербург отправляется вместе с этим человеком в путь, чтобы оказать пострадавшему первую помощь и, если представится возможность, привезти его сюда.

Спустя несколько дней он его привозит. У несчастного инфицированный перелом таза и тяжелый шок. Через десять дней он умирает, так и не приходя в сознание. На меня ложится обязанность сообщить печальную весть его жене, которую он вместе с двумя детьми оставил в Европе. Как тягостно писать такие письма!

Еще через несколько дней ночью под проливным дождем из глубины страны к нам прибывает тяжелобольная европейка, которую привозит муж, служащий Колониального управления. Расселяем наших белых больных так, чтобы освободить для нее отдельную комнату. После того как мы осмотрели ее и сделали все необходимые назначения, нам приходится принять также пятьдесят негров, которые в продолжение всего дня гребли под проливным дождем и которым было нечего есть. Они прибыли из голодных районов. Сколько мне приходится тратить сил на уговоры и сколько бранить моих больных, чтобы те в и без того уже переполненных бараках потеснились еще и, уступив вновь прибывшим немного своих дров, дали им возможность согреться. Потом мы вынуждены при свете фонарей выгружать багаж европейцев из обеих больших лодок, складывать его под навес и приставлять к нему охрану. И наконец мы щедро всех кормим. Усталые и промокшие, глубокой ночью возвращаемся мы домой.

И вот утром в воскресенье 7 марта, когда больная уже транспортабельна, я ищу оказии, чтобы отправить ее в Мыс Лопес. Упрашиваю капитана маленького торгового парохода, который должен отчалить около полудня, подождать до вечера, чтобы нам хватило времени доставить туда больную и ее багаж. Так как ходит слух, что обычный рейсовый пароход как будто потерпел где-то аварию, то для того, чтобы успеть сесть на океанский пароход, который повезет его в Европу, доктор Нессман решает, что он поедет тоже на этом маленьком пароходе тем же рейсом, что и моя больная. Пока с помощью своих коллег и помощниц он быстро укладывает ящики и чемоданы, я провожу весь день на реке и слежу за погрузкою багажа. Наконец туда приезжает моя больная с мужем и вместе с ними доктор Нессман. С горящими факелами в руках наши больные сажают уезжающего от них врача в лодку. Прощание происходит в большой спешке. Едва только мы успеваем посадить наших пассажиров на пароход и погрузить их багаж, как нам надо торопиться домой, чтобы нас не застал надвигающийся торнадо.

Почти половина всех наших белых больных страдает малярией. Было также два случая гемоглобурийной лихорадки. Сверх того, за эти месяцы к нам поступает немало больных с солнечными ударами, среди них — два тяжелых случая.

Из глубины страны прибывает купец, совершенно истощенный хронической амёбной дизентерией. Он уже подумывает о том, чтобы бросить свое дело и вернуться в Европу. Через несколько недель он совсем здоров и может вернуться к прежним занятиям. В его районе лучше всего умеют вырубать каноэ, и, зная, что я нуждаюсь в них, он хочет в благодарность подарить мне две лодки. Он посылает их, но они так до меня и не доходят.

Из миссионерского пункта Ована, расположенного в глубине страны, в трехстах километрах от Ламбарене, в голодном районе, приезжает на лечение к нам в больницу жена миссионера Русильона. Ей даже не верится, что она снова попала в более или менее нормальную обстановку. При первых же известиях о голоде в Оване здешние миссионеры и мы начали с каждой оказией посылать в этот край продукты. Теперь только я наконец узнаю, что мешок с сорока килограммами риса, который я поручил отвезти туда одному моему пациенту-европейцу, они получили вовремя и раньше, чем остальные посылки. Все посланное до-этого либо прибыло позднее, либо исчезло где-то по дороге.

Как-то раз, — это было в сухое время года, — когда доктор Трене и фрейлейн Лаутербург возвращались из поездки и когда уже почти совсем стемнело, боцман их лодки своими острыми глазами разглядел на песчаном берегу неподалеку от больницы какой-то странного вида предмет. Он остановился и стал присматриваться. Оказалось, что это парализованный, потерявший