— Сперва прочитай рассказ, милая, — рассмеялся он. — А потом пойдем в постельку.

Но ей была отвратительна назначенная Гарпом очередность действий. Разумеется, между тем, что писал Гарп, и жалкими ученическими упражнениями Майкла Мильтона даже и сравнения быть не могло. Хотя Майкл считался в университете одним из самых одаренных студентов, Хелен не сомневалась, что он на всю жизнь останется среди писателей только учеником. И вообще, дело не в этом. Дело во мне, думала Хелен; я хочу, чтобы кто-нибудь обратил на меня внимание! Манера Гарпа проявлять к ней внимание вдруг показалась ей оскорбительной. Собственно, он проявлял внимание не к ней, а к своим произведениям! А это не самая главная тема, упрямо думала Хелен. Благодаря Майклу Мильтону она успела опередить Гарпа в оценке высказанного и невысказанного между близкими людьми. «Ах, если бы люди говорили друг другу то, что у них на уме!» — писала Дженни Филдз. Наивное, но простительное заблуждение; оба они — и Гарп и Дженни — отлично понимали, как трудно это сделать.

Гарп тщательно мыл тарелки, ожидая, когда Хелен дочитает его рассказ. Машинально — опытный преподаватель! — она взяла красный карандаш и принялась читать. Но она же совсем не так должна читать мой рассказ! — думал Гарп; я же не один из ее студентов! Однако он продолжал молча мыть посуду, понимая, что теперь Хелен уже не остановить.

Т.С. Гарп

БДИТЕЛЬНОСТЬ

Чуть не каждый день, когда я пробегаю свои законные пять миль, какой-нибудь автомобилист с нахальной улыбкой притормаживает, затем едет рядом со мной и (находясь в полной безопасности на своем сиденье в машине) задает мне всякие дурацкие вопросы, например: «Ты к чему это готовишься?»

Во время занятий бегом главное — глубокое и размеренное дыхание, и я редко сбиваюсь с ритма, так что я хватаю ртом воздух, когда отвечаю любопытствующему: «Я просто поддерживаю спортивную форму — чтобы автомобили обгонять».

Реакция на мои слова бывает разной: у глупости есть свои уровни, как и у всего на свете. Разумеется, водителям никогда не приходит в голову, что я отнюдь не их конкретно имею в виду, что я просто поддерживаю спортивную форму и вовсе не затем, чтобы соревноваться в скорости с их автомобилями, во всяком случае не на шоссе. Там я конечно же пропускаю их вперед, хотя иногда мне кажется, что я действительно мог бы их догнать. Но я бегаю по шоссе совсем не для того, чтобы привлечь внимание, как думают некоторые.

Поблизости от моего дома просто больше негде бегать. Даже если бежишь на средние дистанции, приходится покидать пределы своего пригорода. Там, где я живу, на каждом перекрестке стоит стоп-знак, а кварталы у нас маленькие, и бесконечные повороты под прямым углом очень неудобны для бегуна. Бегать же по тротуарам просто опасно — из-за собак, из-за разбросанных детских игрушек, из-за вечно работающих поливальных установок. А если окажешься на относительно удобном для бега пространстве, перед тобой тут же возникает какая-нибудь дряхлая старуха, которая, занимая весь тротуар, осторожно ползет, опираясь на костыли или на поскрипывающую трость. Естественно, воспитанный человек не станет орать «Дорогу!» столь беспомощному существу, но, даже когда я огибаю таких старушек на вполне безопасном расстоянии, хотя и не снижая скорости, они все равно пугаются, а в мои намерения совершенно не входит вызывать у кого-то инфаркт.

Так что для тренировок остается только шоссе; причем по-настоящему я тренируюсь именно в нашем пригороде, ибо считаю себя вполне подходящим соперником для автомобилей, которые набирают скорость поблизости от моего дома. Если они, пусть неохотно, но все же останавливаются перед знаком на каждом перекрестке, то никогда не набирают скорость больше пятидесяти миль в час, так что я всегда их легко нагоняю. Я-то ведь могу пробежать и наискосок по лужайкам, по открытым верандам, по детским площадкам мимо качелей и бассейнов; я могу, наконец, просто перепрыгнуть через живую изгородь. А поскольку мой мотор работает беззвучно, равномерно и всегда в такт, я хорошо слышу, не настигает ли меня какая-нибудь машина. Да и у стоп-знаков мне останавливаться не нужно.

Так что в конце концов я их обгоняю, машу рукой — и они всегда останавливаются. И, хотя я безусловно в прекрасной физической форме и готов к поединку с автомобилем, не это поражает любителей больших скоростей. Нет, почти всегда их поражает, что я гожусь им в отцы, потому что сами они почти всегда очень молоды. Да, именно мой возраст заставляет их задуматься. А начинаю я с очень простого вопроса: «Вы там, когда ехали, моих детишек не видели?» Голос мой звучит громко и встревожено. Если за рулем случайно оказывается лихач постарше, он сразу пугается, думая, что нечаянно сбил кого-то из малышей, и сразу же занимает оборонительную позицию.

— Видите ли, у меня двое маленьких детей… — говорю я почти трагическим тоном; я даже позволяю своему голосу чуть-чуть дрогнуть, как бы с трудом сдерживая слезы или невыразимый гнев. Возможно, иной водитель думает, что я гонюсь за похитителем своих детей или же его, совершенно невинного, подозреваю в педофилии.

— А что случилось? — нервно спрашивает он.

— Так вы, значит, не видели моих детей, да? — снова спрашиваю я. — Маленького мальчика, который катает свою младшую сестренку в красной тележке? — Это, разумеется, чистейшая выдумка. У меня двое мальчиков, и не таких уж маленьких; да и тележки у них нет. В это время они, вполне возможно, смотрят телевизор или гоняют на велосипедах в парке — где, на мой взгляд, совершенно безопасно, потому что машин там нет.

— Нет, — отвечает водитель, совершенно сбитый с толку. — По правде сказать, каких-то детей я видел, но, по-моему, не этих. Да в чем дело-то?

— А в том, что вы чуть их не убили! — говорю я.

— Но я их даже не видел! — протестует он.

— Вот именно! Вы слишком быстро ехали, чтобы их заметить! — говорю я.

Такой довод действует безотказно, и я всегда произношу эти слова как неоспоримое доказательство вины лихача. И с этого момента ни один из «гонщиков» уже не бывает абсолютно уверен в собственной невиновности. Эту сцену я давно отрепетировал до блеска. Пот (неизбежный при занятиях бегом) стекает по моему лицу ручьями, капает с усов и подбородка на дверцу автомобиля. Сбитый с толку лихач видит перед собой отца, который искренне тревожится из-за своих детей, потому и бежал так быстро, и вид у него совершенно безумный, и усы какие-то жуткие…

— Извините! — обычно бормочет несчастный водитель.

— Здесь повсюду полно ребятишек, — говорю я ему. — В других местах вы, разумеется, можете ездить как угодно быстро! Но, прошу вас, ради детей: здесь больше не гоняйте! — Я никогда не стараюсь говорить грозно; напротив, в этом месте мой голос звучит просто умоляюще. Однако, несмотря на мои честные, полные слез глаза, они видят, что перед ними с трудом сдерживающий себя фанатик.

Чаще всего, как я уже говорил, за рулем сидит совсем еще мальчишка. Мальчишкам вечно хочется словить кайф, промчаться на бешеной скорости, пугая прохожих и в том же лихорадочном ритме, в каком звучит их любимая музыка по радио или в наушниках плеера. И я отнюдь не собираюсь всех их перевоспитывать. Я только надеюсь, что впредь они будут гонять где-нибудь в другом месте. Я же признаю, что шоссе в полном их распоряжении, и, когда тренируюсь там, я прекрасно знаю свое место: бегу по мягкой пыли обочины, по раскаленному песку, по гравию, по осколкам пивных бутылок, распугивая одичавших котов и птиц с подбитыми крыльями, отбрасывая ногой использованные презервативы. Но рядом с моим домом автомобили царствовать не будут! Пока я там живу, по крайней мере.