Обычно они усваивают преподанный мною урок.

Пробежав свои пять миль, я делаю еще пятьдесят пять отжиманий, затем пять стометровых пробежек по двору, затем пятьдесят пять приседаний и пятьдесят пять «мостиков». Я не то чтобы помешан на числе «пять», но все эти энергичные и довольно тупые упражнения легче делать в одинаковых количествах, не запоминая кучу разных цифр. После душа (примерно в пять часов) я за оставшуюся часть дня позволяю себе выпить пять банок пива.

Ночью я на автомобили не охочусь. Ночью дети не должны играть на улице — ни по соседству с моим домом, ни где-либо еще. Ночью, так я полагаю, именно автомобиль правит во всем современном мире. Даже в пригородах.

Вообще-то ночью я из дома выхожу редко и не позволяю членам моей семьи шастать по улицам. Но однажды мне пришлось-таки стать свидетелем ночной автомобильной аварии. Это явно был несчастный случай. Тьму внезапно взрезали снопы света от фар, странным образом направленные вертикально вверх; ночную тишину разорвал скрежет металла и звон бьющегося стекла. Всего лишь в полуквартале от меня в полнейшей темноте и прямо посредине улицы вверх колесами валялся «лендровер» и, точно кровью, истекал маслом и бензином; уже натекла такая огромная лужа, что в ней отчетливо отражалась луна. И единственным звуком был свист в перегретых трубках мертвого двигателя. «Лендровер» выглядел как танк, подорвавшийся на фугасе. Здоровенные выбоины и трещины на мостовой говорили о том, что автомобиль несколько раз перевернулся, прежде чем замер посреди улицы.

Дверцу со стороны водителя можно было лишь приоткрыть, но, как ни странно, этого оказалось достаточно, чтобы внутри зажегся свет. И там, в освещенном салоне, все еще за рулем, все еще вверх ногами и все еще живой, находился какой-то толстяк. С виду целый и невредимый. Его макушка аккуратно упиралась в потолок машины, который, разумеется, теперь стал полом, однако он как бы и не замечал перемену перспективы. Куда больше его озадачивало то, что к его лицу, буквально «щека к щеке», будто чья-то голова, прижимался огромный коричневый шар для боулинга. Возможно, толстяк и воспринимал прижатый к щеке шар, как мог бы воспринимать, скажем, оторванную голову своей любовницы, до аварии покоившуюся у него на плече.

— Это ты, Роджер? — спросил он вдруг. Я не понял, ко мне он обращается или к этому шару.

— Это не Роджер, — сказал я, отвечая и за себя, и за коричневый шар.

— Мудак он, этот Роджер, — сообщил толстяк. — Чуть яйца мне не отбил своими шарами.

Вряд ли он имел в виду некий в высшей степени странный сексуальный эксперимент, и я пришел к выводу, что он имеет в виду все-таки занятия боулингом.

— Это ведь его шар, Роджера! — пояснил толстяк, указывая на коричневый шар, прижатый к его щеке. — Мне бы надо было сразу догадаться, что он не мой, он ведь ко мне в сумку не влезал. Мой-то шар в любую сумку влезал, а вот у Роджера шары какие-то странные. Я все пытался его шар в свою сумку запихнуть, когда «лендровер» с моста слетел.

Хотя я точно знал, что поблизости нет ни одного моста, но все же попытался представить себе эту ситуацию. Однако внимание мое отвлекло бульканье льющегося бензина — словно пиво в глотке измученного жаждой человека.

— Вам надо выбраться отсюда, — сказал я перевернутому игроку в боулинг.

— Я Роджера подожду, — отвечал он. — Роджер вот-вот меня догонит.

И правда, вскоре на улицу вылетел второй «лендровер»; они были как близнецы из армейской колонны на марше. «Лендровер» Роджера пролетел мимо с погашенными огнями и, разумеется, вовремя остановиться не сумел — врезался в автомобиль толстяка, и обе машины, точно боксеры в клинче, прогромыхали по улице еще метров десять как минимум.

Роджер, судя по всему, и впрямь был мудак, но я уточнять не стал, а просто задал ему вполне логичный вопрос:

— Это ты, Роджер?

— Угу, — буркнул он. Его дрожащий автомобиль был погружен во тьму и странно поскрипывал; мелкие осколки лобового стекла и фар с легким звоном ссыпались на асфальт, точно конфетти.

— Да уж конечно! Кто же еще, кроме Роджера! — простонал толстяк, по-прежнему торчавший вверх ногами — и по-прежнему вполне живой! — в освещенном салоне своей изуродованной машины. Мне было видно, что из носа у него медленно стекает струйка крови: видимо, шар для боулинга все-таки сделал свое дело.

— Ты — полный мудак, Роджер! — завопил он вдруг. — Ты зачем мой шар к себе в сумку засунул!

— Ну, значит, кто-то унес мой, — спокойно отвечал Роджер.

— Да у меня он, твой чертов шар, придурок! — рявкнул толстяк.

— Ну, это все пустяки, — сказал Роджер, — а вот с какой стати ты мой «лендровер» взял? — И в темной машине Роджера вспыхнул огонек сигареты; похоже, он и не думал выбираться наружу.

— Вам нужно поскорее включить аварийный фонарь, — посоветовал я ему, — а вашему толстому приятелю следует немедленно выбраться из машины. Там целое море бензина натекло. И вряд ли вам стоит курить.

Но Роджер продолжал курить, не обращая на меня ни малейшего внимания. Он безмолвно сидел в темной машине, как медведь в берлоге, и толстяк снова заорал — будто все это происходит не в действительности, просто ему снова снится тот же сон:

— Это ты, Роджер?

Я пошел домой и позвонил в полицию. В дневное время да еще рядом с домом я бы, во-первых, никогда не потерпел такого безобразия, а во-вторых, не стал бы жаловаться в полицию. Но люди, которые ездят играть в боулинг, путая свои «лендроверы» с чужими, это не обычные пригородные лихачи, и я решил: пусть получат свое по закону.

— Алло, полиция? — сказал я.

Я давно усвоил, чего можно ожидать от полиции, а чего нет. И отлично знаю, что они отнюдь не горят желанием брать граждан под арест, когда я сообщал им о лихачах, они слушали меня равнодушно, не выказывая ни малейшего интереса к подробностям. Говорят, есть люди, которых полиция очень даже хочет арестовать, но у меня сложилось твердое мнение, что лихачам полицейские изначально симпатизируют и не слишком ценят рвение тех, кто норовит их задержать по собственной инициативе.

Я сообщил в полицию о местонахождении потерпевших аварию любителей боулинга, а когда полицейский спросил (они всегда этим интересуются), кто звонит, я ответил: «Роджер»[11].

Зная полицейских, я понимал, что в итоге может получиться очень даже интересно. Полицейские почему-то всегда больше заинтересованы в том, чтобы причинить беспокойство человеку, сообщившему о преступлении, чем самим преступникам. В общем, прибыв на место аварии, полицейские взяли в оборот именно Роджера. Я видел, как они там спорят и ругаются, но мог уловить лишь обрывки разговора.

— Он и есть Роджер, — твердил толстяк. — Он — Роджер, так его и этак.

— Но я не тот Роджер, который вам звонил, ублюдки! — возражал Роджер.