Россия ограничила материальное свое действие одним появлением своего Черноморского флота и десантной дивизии на Босфоре в 1833 г. Но затем по необходимости все восточные события подчинились трактату Ункяр-Искелесскому; военные действия 1839 и 1840 гг. под угрозой того трактата ограничились горизонтом Сирии; не пролито ни одной капли русской крови, не сделано никаких расходов; и когда в 1840 г. весь Запад кипел военными приготовлениями, тратились не миллионы, но биллионы, заключались займы, и везде упадал государственный кредит. Россия со своих безмятежных высот наблюдала за ходом событий, за неподвижностью весов, на которых лежал тяжелый ее меч, а в урочный час укрепила европейским актом свои законные права на Черное море. Стяжание это будет вполне оценено тогда, когда усмирение Кавказа и развитие гражданственности в областях закавказских обратят те благословенные берега в сходный рынок европейской и азиатской торговли, которая по неизменным законам своего периодического движения вновь изберет свой древний путь через Черное и Каспийское моря для сообщений Севера и Запада с внутренней Азией.

Заключим наблюдения наши любопытным эпизодом о дипломатическом промахе османского министерства вдобавок ко всем тем погрешностям, которыми ознаменован этот период вступления Турции в сферу европейской политической системы. В жару нот, протоколов и конвенций, которыми министры восемнадцатилетнего султана обменивались тогда с Европой, была ими сделана попытка предложения, чтобы Османская империя была обеспечена взаимным поручительством великих европейских держав. Вот что писал им в ответ князь Меттерних 20 апреля [н. ст.] 1841 г.:

«Мысль дивана, основанная на ложном начале, равно несбыточна и в моральном, и в материальном отношениях. Она ложна, потому что никогда государство не должно принимать и тем менее должно оно требовать от других государств такой услуги, которую оно не может в свою очередь взаимно им оказать. Государство, которое в противность этому правилу примет услугу такого рола, теряет в существе лучший цвет своей независимости. Государство, поставленное под поручительством другого, подчиняется воле того, кто принимает на себя обязанность покровителя. Ибо порука, чтобы быть действительной, сопряжена с правом покровительства, а если один покровитель тягостен, то многие в совокупности составят бремя невыносимое. Есть одна только известная форма для достижения цели поручительства с уклонением его неудобств — это оборонительный союз. Того ли хочет диван? Пусть сделает свои предложения; но вряд ли можно надеяться, чтобы предложения такого рода были приняты…»

Выступление египетской армии из Сирии и странные действия турецких генералов. — Упрямство Ибрахима и страшные испытания его армии. — Покушение его на Иерусалим. — Его предсказания туркам. — Его болезнь и переправа в Египет

Дела политические и последствия сирийских событий опередили в нашем рассказе последний период кампании 1840 г. и отступление египетской армии из Сирии. Впрочем, все стратегические операции этого периода, особенно наступательные действия султанского войска, блуждают в таком хаосе, что едва возможно за ними внимательно следовать. Мы должны сократить этот рассказ, избегая всякого критического обзора происшествий. Заметим только, что при нынешнем направлении войны и переговоров все усилия турецких генералов должны были клониться к тому, чтобы защитить свои прибережные позиции от сильной армии, которая, будто разбитая параличом, кое-как тянулась вдоль пустынной внутренней полосы, отступая из Дамаска в Египет. По здравому смыслу и по святым законам человечества вместо сопротивления походу египтян надлежало очищать пред ними путь, чтобы скорее и без лишних кровопролитий достигнуть желаемого мира и сократить по возможности волнение сирийских племен, которых анархические наклонности так буйно проявлялись уже в Палестине.

Но в главной квартире отзывались те же страсти и те же надежды, какими был ослеплен константинопольский диван, возмечтавший в это время, как мы видели в предыдущей главе, совершенное уничтожение египетского паши. Воля союзных держав, под знаменем которых была предпринята сирийская кампания, и их образ воззрения на взаимные отношения Порты и Мухаммеда Али были всем известны, а между тем наступательные действия турецкой армии становились деятельнее и злее по мере успеха мирных переговоров.

Фирманом первых чисел рамадана (в конце октября 1840 г.) начальство над действующей армией вверялось генералу Иохмусу, бывшему дотоле начальником штаба. Удачи сирийской кампании под руководством европейских офицеров внушали Порте новую бодрость к борьбе с религиозными предрассудками своего народа и с самой народностью. В первый раз победоносные войска ислама, мансурие, шли под предводительством христианина на священную войну, ибо под знаменами халифа война всегда почитается священной, служа как бы обрядом веры на основании завета воинственного законодателя ислама. К большому ужасу староверов, это посягательство противу древних уставов духовных и противу народности совершалось в святые ночи рамадана… Мы видели, каким образом бедствия империи внушили султану и вельможам решимость запятнать ересью союза с христианами свою борьбу с правоверным пашой, обвиненным в ереси бунта противу наместника пророка. Когда успех оправдал союз этот в глазах народа, молодой преемник султана-преобразователя стал смелее стряхивать те основные предрассудки, которых отец его не посмел коснуться. С другой стороны, войско, приписывая свои победы присутствию европейских офицеров, которые руководили его движениями, тем охотнее подчинилось нововведению, что сирийский сераскир Ахмед Зекерия-паша в стратегии ничего не смыслил.

Генерал Иохмус пред отступлением Ибрахима из Дамаска занял в декабре со своим штабом Хасбею, чтобы с Антиливанских высот наблюдать за движениями неприятельской армии. Он основывал свои планы на том предположении, что Ибрахим-паша продолжал занимать Сирию с целью поддержать притязания своего отца в переговорах с Портой и обеспечить более выгодные условия относительно Египта. На этом предположении, которое, впрочем, не оправдывалось никакими фактами, турецкий генерал стал грозить отсечением обратного пути египетской армии. Легкие отряды курдов и бедуинов, поспевших охотно под знамена султана, чтобы поживиться египетской добычей, сделали наезд на Мезариб, где стояло депо провианта и фуража Ибрахимовой армии, ограбили и истребили часть его, пока их разогнала египетская колонна. Это было за два дня до выступления Ибрахима из Дамаска. Враждебные ему хауранские племена встрепенулись между тем, и с часу на час отступление становилось труднее. Ибрахим предложил военному совету вопрос: каким путем предпочтительнее отступить — чрез Сирию ли промеж неприятельских отрядов и враждебного народонаселения до Газы или чрез пустыню. Все его офицеры, которым были хорошо известны чувства войска, упавшего духом и готового разбежаться или передаться туркам при первой встрече, советовали предпочесть трудный, но более безопасный путь чрез пустыню. Ибрахим, мучимый болезнью и досадой, хотел, однако ж, во что бы то ни стало встретиться в поле с турками. Он решился прорваться чрез Сирию, укорил офицеров в робости и погрозил отсечь голову роптателям. Решимость его сильно поколебалась на переходе из Дамаска в Мезариб. При первом движении армии, и несмотря на всю строгость надзора, более 2 тыс. дезертиров успели покинуть его знамена. Все-таки попытался он из Мезариба своротить направо, чтобы чрез Галилейское поле проникнуть в прибережную Палестину. Иохмус между тем перешел из Хасбеи чрез верховья Иордана на высоты Сафедские, а турецкая армия, оставивши достаточный гарнизон в Акке на случай движения египетской армии к этому пункту, медленно спускалась вдоль Кармеля по параллели с неприятелем, готовая встретить его в ущельях Дженина, у подошв Самаринских гор, в случае перехода его чрез Иордан. Когда авангард Ибрахима достиг берегов Иордана, мост Меджаан, чрез который надлежало переправиться, был уже вполовину разрушен по распоряжению турецкого генерала, а насупротив в долине Эздрелонской стояла милиция горцев в числе 7 тыс. человек под предводительством ливанского эмира. Ибрахим переменил план своего отступления. Тогда-то вторая колонна, составленная изо всей почти кавалерии под начальством Ахмеда Менекли-паши, направилась чрез пустыню, с тем чтобы обогнуть Мертвое море и достигнуть Газы. Сам Ибрахим, прождав еще несколько дней в Мезарибе со своим арьергардом, последовал по тому же направлению медленными переходами.