на лыжах, вывозят охотники на места своих охот, к избушкам или лабазам, съестные припасы, состоящие из муки, крупы, сухарей и соли; так и ожидают они там все лето и осень. Порох, свинец и котелок приносит охотник с собой. Самая малая доля птиц убивается из ружья; остальное количество добывается ловушками, пастями, силками, очапами, наворами, и пр. Каждый промышленник имеет в лесу свой участок по нескольку верст в окружности; деление это, свято соблюдаемое, произошло исстари, совершенно с той же, нигде не записанной, никакому нотариусу не явленной прочностью, как и владение лопарскими чумами на Мурмане. Каждый промышленник имеет свой «путик», по которому он ходит, и никогда не вторгается в чужое владение. Начинающий охотиться или покупает путик, или приискивает новый. При разделе семьи, при свадьбах, путики делятся, как и прочее имущество. Ловушки, поставленные по путику, промышленник обходит в два дня; у самых богатых выставляется до трех тысяч силков. Собранная дичь хранится в «лабазах»: это — бревенчатые клетки, торчащие высоко на одном бревне. Добываемую птицу крестьяне продают скупщикам: рябчики, глухари, белка, оленье мясо, лисицы — все это продается или на Шунгской ярмарке, или в Петербурге; медвежьи шкуры, ценой нередко до 50 руб., находят сбыт также и в Финляндию.

О характере местной охоты можно было бы написать целую книгу, полную высокого интереса. От медвежьей берлоги и лисьей норы вплоть до колод для ловли выдр и оленей, капканов, пастей — все это было размещено в известном порядке; виднелись лабазы, промысловые избушки, речные и морские переметы для семги, уремы для налимов, заборы для ловли камбалы, сельдяные рюжи и невода, и все это — в натуральную величину, с самыми точными объяснениями.

Некоторые из выставленных вещей и снарядов свидетельствовали о хитроумной практичности. К числу таковых надо отнести, например, петлю для ловли рябчика: в момент стягивания петли на попавшую птицу опускается берестяной колпачок, сохраняющий ее от непогоды за все время, пока отсутствует промышленник; характерна «нодья» или «норья» — костер для поддержания долгого, медленного огня в долгую осеннюю ночь, без ухода за огнем: все дело в двух бревнах, положенных одно на другое, с щелью посредине и обгорающих только с одного бока.

Онега. Анда. Группа охотников

Онежский охотник с лайкой.

Очень характерны были тридцать пять местных промышленников, стрелков в их одеяниях, со всякими навесками у пояса и на груди, стрелявших на призы, с расстояния двадцати одной сажени с подстав — обыкновенный способ их стрельбы; большинство попадало в яблоко; даже такие, у которых нет своего ружья, потому что нет денег свое ружье «вести», — и они отлично стреляли из чужих ружей. Ружья эти — допотопные.

Около семи часов вечера путники покинули Онегу на пароходе «Онега» и направились к «Забияке» старым фарватером; по пути, перед тем, чтобы сесть на крейсер и сделать на нем последний рейс к недалекому Сумскому посаду, предстояло посетить Киостровский монастырь. Ветер свежел, пристать к монастырским скалам было трудно. Звон колокола вещал о том, что это вечер перед Петровым днем.

В Онеге имеется мореходный класс, в зимнее время, конечно. Это учреждение очень полезно, как и шкиперские курсы, в основание которых положено Высочайше утвержденное мнение Государственного Совета 27-го июня 1868 года. «Шкиперский курс», училище третьеразрядное, состоит вполне на иждивении казны; их в настоящее время на Севере два: в Кеми и Архангельске. «Мореходные классы», пользующиеся правами II разряда, открываются только тогда, когда местное общество отпускает не менее 200 руб.; казна в таком случае приплачивает львиную долю — 800 руб. Этих классов в настоящую минуту четыре: в Патракеевской волости, близ Мудьюгского маяка, имеющей около 60 собственных судов; в Кушреке, между Онегой и Сумой; в Сумском посаде и в Онеге. В зиму 1883 — 1884 года в шкиперских курсах учеников насчитывалось: в архангельском 35, в кемском 31. В мореходных классах: в сумском - 17, кушерецком - 21, онежском - 16, патракеевском - 25. Очень немногие из учеников учатся пятую и шестую зиму, большинство ограничивается 2 — 3 курсами; по выпуску значатся они штурманами, шкиперами, юнгами, коками, матросами, попадаются и зуйки. По сведениям Императорского общества для содействия русскому торговому мореходству, во всех 40 школах всех наших европейских морей, зимой 1883 — 1884 года, имелось 1.335 учеников. Для полноты следует прибавить 15 человек тобольской, — единственной для всей Сибири. При более широком поднятии промыслов на Севере, особенно в сторону Новой Земли, в открытое море, классы и курсы непременно разовьются, так как готовый материал в прирожденных моряках существует и потребность есть. То, что пришлось слышать в Онеге о выпущенных учениках, свидетельствует о том, что цель достигается вполне, люди знают свое дело, а от дедов и отцов завещаны им качества отваги и сметки, которых в других местах поискать.

Конец морского пути. Сумский посад.

Остров Кио. Крестный монастырь и его древности. Сумский рейд. Опять женский город. Сумлянки. Сельдяной и семужий промыслы. Река Сума. Сумский посад. Его соборы и подворье. Замечательные древности.

День был совершенно тихий, и небо светило ясно; но к вечеру появились, Бог весть откуда, небольшие, порывистые шквалы, и поверхность залива подернулась довольно крупной волной. Крейсер оставил Онегу, идя старым фарватером, гораздо более коротким, чем новый, доступным только в прилив; он обставлен бакенами.

До Киостровского монастыря близехонько. Легенда сообщает, что название Кио-остров произошло так. Судно Никона, будущего патриарха, когда-то инока Соловецкого монастыря, разбила в этом месте буря. «Кий остров?»(какой это остров) — спросил будто бы Никон, и название это за островом и за воздвигнутым Никоном монастырем так и осталось.

Остров Кио, или лучше — небольшая группа островков, известных под этим названием, поднимается из моря, в виду устья Онеги, обточенными временем и вечными приливами скалами; при полной воде имеются только три острова, при малой — их много; скалы словно обрезаны надвое той горизонтальной чертой, до которой поднимаются приливы; под ней не цепляется ни единой травки, ни одного корешка, и скалы эти вечно лоснятся в своем розовом обнажении, вечно обмываемые; над этой чертой непосредственно начинаются мхи и травы, и поднимается старый хвойный бор, в гущах которого приютились три монастырские церкви. Путникам, приставшим к острову на вельботе, жаль было смотреть, как постукивали белые бока его и царапался киль о твердые граниты, благодаря колыхавшейся волне. От берега идет некрутой подъем, и так