тут — около тридцати футов. Рейд, на котором крейсер бросил якорь, в 15-ти верстах от города Онеги, давным-давно служил и служит предметом пререканий между городом и компаниями лесного торга: город находит, что рейд то и дело засоряется балластом, кидаемым в воду с судов, приходящих за лесом, и якорные стоянки что ни год удаляются от города.

Вечер был удивительно прозрачный, при 18° тепла; море расстилалось кругом, безусловно зеркальное, серебряное, скорее жемчужное, и целые группы скалистых островов и недалекие берега ясно обрисовывались по округе: те, что находились поближе, вследствие какой-то странной игры света, казались черными; те, что отстояли дальше, заливались огнями спускавшегося солнца и ярко, ярко краснели. Вдали показался пароход «Онега», на который пересели путешественники и стали огибать Кио-Остров, оставляя его влево и направляясь так называемым новым фарватером, обозначившимся только три года тому назад; до того здесь пользовались старым, идущим с другой стороны острова. Обогнув остров почти по целому кругу, начали втягиваться в самую узкую часть залива; к реке, где-то вправо, должна была лежать знаменитая Нюхча, та, от которой пошел Петр I к Онежскому озеру; этот берег совершенно низмен, тогда как на другом, лежавшем влево, виднелись невысокие лесистые горы. Река Онега, благодаря приливу, казалась полноводной, но это только казалось, потому что в отлив обнажается и она, хотя и не до такой степени как Мезень; и в русле, перед самым городом Онегой, глубина никогда не бывает менее двадцати футов. Скоро вслед за входом в реку, с берегами её, поросшими лесом, увидели влево, основанный лет 15 тому назад, лесопильный завод Шенглейна; вправо, немного повыше, растянулся вдоль воды старинный завод компании Онежского лесного торга с неисчислимым множеством бревен и досок, сложенных в многоярусные штабеля. Шторм, испытанный недавно на Мурмане, нанес большие убытки заводу Шенглейна, разметав и унеся около 4.000 бревен.

Онега. Общий вид.

Онега. Собор.

Сильно темнело, когда судно подошло, наконец, к городу, лежащему на правом берегу реки, плоском, обрывистом, песчаном. В виду его стояло на якоре пятнадцать судов, отчасти нагруженных лесом для отправки за границу, и три парохода; все они были расцвечены флагами; между ними теснилось множество лодочек, и вся набережная была усыпана людьми. Город тянется вдоль реки версты на две и, как и все скверные города, начиная от Холмогор и Архангельска, придерживается воды и имеет одну только улицу, если не считать коротеньких поперечных переулочков, поросших сочной травой, вполне пригодной под пастбище. Тундра, как и в Мезени, топорщится по улицам и здесь. В глубине, за городом, обозначались невысокие, поросшие густым лесом, холмы. В городе — 2.740 жителей, в уезде — 38.284. Следует заметить, что тут, как и в Мезени, местная интеллигенция очень немногочисленна.

Городской собор — об одном восьмипарусном куполе с колокольней и отличается очень богатым, резным, точеным, — белое с золотом, — иконостасом. По посещении собора, позднее время дня не допускало каких-либо осмотров и посещений.

В Онеге, как и во всех остальных городах северного побережья, путники находились опять на древней, очень древней исторической почве. Такой маленький, невзрачный городок и такая удивительная историческая давность! Город основан в XV веке новгородцами, под именем «Устьинской волости»; в местном соборе хранится Евангелие с надписью, сделанной на нем в 1601 году. Онега — уездный город с 1780 года. В 1755 г. императрица Елисавета Петровна дала графу Шувалову привилегию на заведение тут лесопильных заводов и иностранную торговлю лесом; с тех пор город является одним из самых важных лесопромышленных центров. Шуваловы продали это право англичанину Гому на тридцать лет; в 1762 г. Гом имел при одной онежской верфи своих пятьдесят кораблей. В 1781 году, по указу Екатерины II, учрежден в Онеге открытый порт. Если англичане, сжегши в 1856 г. Колу и бомбардировав Соловки, пощадили Онегу, так это потому, что тут лежали большие запасы лесных материалов, оплаченные английскими капиталами, и стоял лесопильный завод, принадлежавший английскому торговому дому.

Когда со второй половины ХVIII века в здешних лесах начал хозяйничать Гом, то тщетно входила адмиралтейств-коллегия, видя страшное и быстрое оскудение корабельных лесов, с представлениями о вреде дарованной Гому привилегии. К счастью, у самого Гома дело не пошло, и казна передала права его Гауману в 1769 году. В 1811 году «лесной торг» состоял под управлением особых директоров; с 1833 года его отдали в аренду Бранту; в 1846 году — Кларку; с 1856 года образовалась компания «Онежского лесного торга». Насколько дурно понимали у нас лесное хозяйство, видно, между прочим, из того, что еще в 1843 г. начальником главного морского штаба сообщено было Министерству Государственных Имуществ Высочайшее повеление о том, чтобы дозволить лесопромышленникам не вывозить с места рубки вершинник, сучья, щепы и кору — т. е. дозволено делать именно то, что мешает лесовозращению.

Уже в царствование Петра I начались жалобы на оскудение наших северных лесов. Весь Мурманский берег, за малыми исключениями, лишен лесной растительности, которая, так сказать, не смеет подступить к Полярному морю и начинается только верстах в сорока от него. Там, где в укрытой бухте виднеются на Поморье сосны и ели, они бывают иногда очень почтенных размеров, но многие из них, если не большинство, пускают ветви только в сторону материка; к морю, боясь его дыхания, словно отворачиваясь от севера, глядят они своими мшистыми, лишенными ветвей стволами. Полярная сосна, подобно нашей южной таврической, тоже любит иногда украшаться шатровой вершиной, что при жестких очертаниях скал над порожистыми реками дает пейзажу особенно своеобразный, законченный вид. Но крупные, прежние, старые леса, обрамлявшие некогда Двину, Онегу, Мезень и многие другие северные реки, отошли в вечность.

Серьезность положения нашего северного лесного хозяйства вызвала особенно тщательные исследования. В июле 1881 года командированы были в Архангельскую губернию лесные чины, и они нашли, что лесная операция ведется тут вовсе нежелательным способом: рубки, производимые только по рекам, идут не далее как на десять верст от берегов их и, при возрастании требования на лес, распространяются не вглубь лесных пространств, а к верховьям рек. Министерство пришло к заключению, что на будущее время рубку следует допускать не с общей площади лесных дач, а с тех береговых полос, в которых рубка должна производиться. Найдено было также очень невыгодным, что все лесное дело сосредоточено в руках немногих лиц, и что контракты с ними слишком продолжительны; найдено также, что самое использование ведется неправильно, потому что рубят, как