— Сколько уж получится. Во второй раз в плен не сдадимся.

Снайпер молчал, раздумывая, и наконец принял решение.

— Я с вами тоже пойду.

— Никуда не пойдешь, — сказал Старик.

— Пойду, — подтвердил Снайпер. — Они городские, в лесах пропадут.

— Им надо привыкать в лесах жить, — сказал Старик. — Я слышал от полицейских, что немцы Москву взяли.

— Наполеон тоже взял, а потом бежал, — возразил Чекист.

— Побежит и немец, — согласился Старик. — Только когда? Через десять лет или через сто?

— Не взяли они Москву, — сказал Политрук. — Если бы взяли, всюду бы музыка играла, листовки бы расклеили, флаги вывесили. Они в пропаганде понимают не хуже нас.

— Тоже верно, — согласился Старик.

Все молчали. Политрук кутался в мокрую шинель, его трясло. Старик приложил ладонь к его лбу и сказал:

— Совсем ты плох, парень. Нюрке скажу, принесет меду и малины. Других лекарств в деревне нет. Придется вам отход отложить.

— Я здоров.

Чекист, Политрук и Снайпер сидели на чердаке сарая. Иногда темноту ночи прочерчивали автомобильные фары.

— Оружие надо добывать, — сказал Политрук.

— Сейчас этих гусей дразнить не надо, — ответил Снайпер.

— Их не дразнить, а убивать надо. Их всего-то восемьдесят миллионов.

— У нас столько патронов на всю Красную Армию нет, — заметил Снайпер. — Только и талдычили: беречь патроны, беречь патроны. Пока в школу снайперов не направили, я перед присягой только три патрона из винтовки выстрелил.

Политрук решительно встал и почти приказал:

— Сержант, если вы не идете, дайте мне наган. Я должен добыть оружие для дальнейшей борьбы.

— Дай нам карабин, — попросил Чекист у Снайпера.

— Ладно, — ответил Снайпер. — Я тоже с вами иду.

Дурачок-гармонист лежал животом вниз на лавке, и Старик смазывал ему задницу дегтярной мазью. Катерина и Анна смотрели в сторону.

— Чего отвернулись, поротой задницы, что ли, не видели? — спросил Старик.

— Не видели, — ответила Катерина.

— Привыкайте… Нельзя петь эти песни, — выговаривал Старик.

— Почему нельзя? — спрашивал Дурачок. — Песни хорошие.

— Власть переменилась. Надо петь другие песни, — убеждала Катерина брата.

— А какие петь? — спросил Дурачок.

Катерина подумала и запела:

Шумел камыш, деревья гнулись,

А ночка темная была,

Одна возлюбленная пара

Всю ночь гуляла до утра.

— Нет, — сказал Дурачок. — Эта грустная. Моя веселее, — и запел:

Броня крепка, и танки наши быстры,

И наши люди мужеством полны,

В строю стоят советские танкисты.

Своей великой родины сыны.

— Будешь петь эти песни, тебя опять будут лупить по заднице, — сказал Старик.

— Драться нехорошо, — ответил Дурачок.

Катерина горестно вздохнула.

Старик сидел, курил, смотрел на сестер и брата, которые играли в самодельные шашки, проигравшему били щелбаны по лбу и смеялись. Наверное, они были уверены, что Старик все решит и все устроит.

Снайпер и Чекист отодрали доску от пола и стали в нее вбивать ржавые зубья от старой прицепной сенокосилки.

Чекист и Политрук выбрали место, выскочили на грунтовую дорогу, уложили доску, присыпали землей, разровняли и стали ждать. Чекист с карабином отслеживал дорогу.

Приближался огромный дизельный грузовик. Он проехал доску с зубьями. Им показалось, что баллоны не прокололись. Но через несколько метров грузовик остановился.

Из кузова выпрыгнули четверо солдат. Двое залегли у передних баллонов, двое контролировали заднюю полусферу, и только после этого из кабины вышел шофер со своим, по-видимому, напарником.

Профессионально быстро они заменили два баллона, так же продуманно заняли свои места вначале шоферы, потом охрана.

— У них все продумано, — сказал Снайпер.

И снова они лежали возле дороги. Послышался гул мотора.

— Мотоцикл, — сказал Чекист. — В канаве я видел провод.

Они быстро вытянули провод, зацепили его за придорожное дерево, присыпали пылью, другой конец провода держал Чекист. Мотоцикл с коляской приблизился, Чекист резко натянул провод. Мотоциклиста выбросило из седла мотоцикла, но и Чекист вылетел на дорогу и затих от удара. Второй немец, сидевший в коляске у пулемета, тоже оглушенный, лежал на дороге.

Наступила полная тишина. Один из мотоциклистов зашевелился. Политрук бросился к нему, ударил камнем, потом ударил второго мотоциклиста и автоматически занес камень над Чекистом.

— Ты что, охренел? — спросил Чекист и сел.

Чекист осмотрел пулемет на коляске. Политрук снял автомат с другого мотоциклиста. Снайпер прицепил к ремню кобуру с парабеллумом, на руку часы. Вынули из коляски две бутылки французского коньяка, консервы, шоколад.

— Надо поспешать, — сказал Снайпер. — Скоро начнет светать.

Чекист надел немецкую каску, плащ, протянул вторую каску Политруку. Завел мотоцикл, жестом пригласил Политрука в коляску, показал Снайперу на заднее седло мотоцикла.

Мотоцикл набирал скорость. Они неслись по еще ночному шоссе. Политрук вцепился в скобу коляски, каска наползала ему на глаза.

Чекист притормозил, развернулся и понесся в противоположную сторону.

— Ты чего? — крикнул Снайпер. — Тормози!

— Какая машина! — крикнул в ответ Чекист. — Зверь! Смотри, уже сто километров в час!

— Поворачивай, мать твою! Не успеем вернуться.

— Успеем! — кричал Чекист. — У нас пулемет. С пулеметом все успеем!

Чекист перемахнул через небольшую речку, развернулся. Политрук снял с коляски пулемет. Чекист закрепил ремнем рукоятку газа, мотоцикл скатился в речку и исчез в глубине.

Анна уложила в мешок вареной картошки, подсоленного сала, лука, чеснока, миску квашеной капусты.

Старик положил в мешок Библию и пошел к сараю.

Старик вошел в сарай и тихо сказал:

— Митька…

Поднялся на чердак и увидел пулемет, возле которого спал Чекист. Прижимая к себе автомат, спал и Политрук. У изголовья Чекиста стояла ополовиненная бутылка французского коньяка, открытая коробка голландских рыбных консервов.

Старик выхватил из кобуры Чекиста наган, ударил носком сапога и крикнул:

— Хенде хох!

Политрук тянулся к автомату.