— Посмотрите на себя и скажите, может ли хоть одинсмертный видеть эту красоту и не восхититься до потери дара речи.

Они посмотрели в зеркало, потом друг на друга, и потомЖан-Клод улыбнулся. Ашер — нет.

— Ты права, ma petite. Если бы это была только силаАшера, она бы не распространилась на меня. — Он повернулся ко мне,улыбаясь. — Но я никогда не видел, чтобы ты была так зачарована.

— Просто не замечал.

Он покачал головой:

— Non, ma petite, я бы такой феномен не мог незаметить.

Я пожала плечами:

— Может быть, я никогда не видела вас обоих сразу вполном боевом наряде, и меня ошеломило двойное воздействие.

Он чуть отодвинулся, повернулся изящным оборотом, расставивруки, показывая свой наряд.

— Ты думаешь, это слишком кричаще?

Я улыбнулась, почти засмеялась.

— Нет, даже и близко нет, но я имею право при видетакой красоты онеметь.

— Tres poeitc, ma petite.

— Глядя на вас обоих, я действительно хотела бы бытьпоэтом, потому что иначе не могу воздать вам должное. Вы восхитительны,чудесны, с-ног-на-фиг-сшибательны.

Ашер отошел в дальний угол комнаты к фальшивому камину. Вполумраке было плохо видно, но сегодня кто-то поставил на каминную полку двесвечи в хрустальных подсвечниках, и они сверкали, как алмазы, и волосы Ашератоже сверкали в трепещущем свете. Он оперся рукой на полку и наклонилсяпосмотреть на холодный очаг, будто новый экран, который поставил Жан-Клод передкамином, был весьма интересным. Действительно, это был большой антикварныйвеер, заключенный в стекло, раскрашенный в сочные красный, зеленый и белыйцвета, яркая россыпь цветов и тонкого кружева. Он был красив, но все же ненастолько.

Я посмотрела на Жан-Клода в поисках подсказки, и он простопоказал мне пройти за Ашером. Я осталась стоять. Тогда Жан-Клод взял меня заруку и отвел к нему.

Ашер слышал, как мы подошли, потому что сказал:

— Я очень злился на тебя, Анита, очень. Так злился, чтоне подумал, что у тебя тоже могут быть причины злиться на меня.

Жан-Клод стиснул мою руку, будто предупреждая не перебивать,но я понимала, к чему он клонит, и не собиралась ничего говорить. Не надоперебивать, если и так выигрываешь.

— Джейсон нам рассказал, как тебе было плохо послетого, как я взял у тебя кровь. Если тебе было так плохо, как он говорит, то тыдействительно должна бояться моих объятий. — Он вдруг поднял глаза —расширенные, почти безумные, теряющиеся в сиянии волос и дрожащего пламенисвечей. — Я бы никогда не причинил тебе вред. Никогда так не было...ужасно, — подыскал он слово, — у других... — он сновазапнулся, — жертв.

Я не знала, что сказать, потому что частично с нимсоглашалась. Я чувствовала, что он сделал меня жертвой своей силы, не спросивменя. Но хотя я этого, быть может, и не осознавала, мысли об этом крутились уменя в голове целый день, потому что одну вещь я знала точно. Я тоже не былаздесь во всем права, черт побери.

Мне пришлось отпустить руку Жан-Клода, потому что ощущениеего кожи на моей мешало сосредоточиться.

— Я понимаю, откуда у тебя могла взяться мысль, будто японимала, что значит дать тебе кровь. Я действительно попросила тебя об этом, япредложила тебе кормиться и — ты прав — действительно знала, что твой укусможет сокрушить мою естественную защиту. — Пришла моя очередь уставитьсяна каминный экран, никогда не знавший прикосновения пламени. — Я быланастолько не в себе от... желания, — с трудом выговорила я этослово, — что не могла ясно мыслить. Но это не была твоя вина. Ты могдействовать лишь на основании того, что я сказала вслух.

Я подняла глаза, встретила его взгляд.

— Да и если бы ты мог прочесть мои мысли, в этот моментя хотела, чтобы ты меня взял, что бы это ни значило. У меня в голове не было ниправил, ни запрещающих сигналов. — Я выдохнула, и выдох получилсяпрерывистый, потому что я этого боялась, боялась признать вслух боялась вообщевсего, боялась, что меня поглотит желание, или любовь, или как эту чертовщинуни назови. — я хотела, чтобы ты меня взял, пока Жан-Клод владел мною.Хотела, чтобы все мы были вместе, как в давние времена.

— Для тебя это не давнее, Анита, — сказал Ашер ипоглядел на стоящего позади меня Жан-Клода. — Видишь? Всё как мы боялись.Она очарована мной через твои воспоминания. То, что она чувствует комне, — ненастоящее. С моей властью чаровать или без нее, это ненастоящее.

— Это примерно то, что я говорила, Ашер. Когда тыпротрахал мой разум, я теперь не могу сказать, настоящее ли у меня чувство ктебе. Но я могу тебе вот что сказать: то, что я чувствовала к тебе раньше, былонастоящее. И я думаю о тебе не до святой воды, а о теперешнем, о таком, какойты есть.

Он покачал головой и отвернулся, скрылся за занавесом волос.

— Но я воспользовался силой, чтобы чаровать тебя, какзмея чарует птицу. Я захватил твой разум, а я не хотел этого делать.

Я тронула его волосы, и он отдернулся, отодвинулся от менявдоль каминной полки. Я не пыталась следовать, а набрала побольше воздуху и оченьмедленно выдохнула. Мне легче было бы перенести встречу с дюжиной бандитов, чемследующий момент разговора.

— В твою защиту: мы были голые и делали нехорошее дотого, как ты подчинил мой разум.

Он поднял голову. Даже в слабом свете и черной тени, в которойон скрыл лицо, было видно, что он озадачен.

— Нехорошее?

— Занимались сексом, — пояснил Жан-Клод. —Такой у американцев странный термин — делать нехорошее.

— А! — произнес Ашер, хотя недоумение его ничутьне уменьшилось.

Я вела свою борозду. Уж чего-чего, а последовательности ввыполнении уже принятого решения у меня не отнимешь.

— Я хочу сказать вот что: мы уже занимались сексом. Тыне подчинял мой разум, когда я согласилась, чтобы все разделись. Ты не подчинялмой разум, когда мы начали любовную игру. Ты не подчинял мой разум, когда ялизала тебя под коленками и в других местах. — Я заставила себя посмотретьв его постепенно успокаивающиеся глаза. — Я на все это пошла добровольно.Если бы я придумала способ, чтобы ты оказался внутри меня без клыков, я бы этосделала. Но я хотела, чтобы вы оба были во мне.

Мне пришлось закрыть глаза, потому что вдруг возник стольсильный зрительный образ, что колени подкосились. А с ним накатила волнаощущений. На этот раз она не заставила меня когтить воздух, но я вцепиласьмертвой хваткой в каминную полку и задышала прерывисто.

— Ma petite, ты хорошо себя чувствуешь?

Я замотала головой:

— По сравнению с первым разом, когда нахлынуливоспоминания об оргазме, — как огурчик.