— А ты уверена, что он позвонит?

— Да.

— Почему?

— Потому что у него на руках два женских трупа, инаверняка уже стоит звон в газетах и на телевидении.

— Знаешь, глядя в телевизор, читая иногда газеты илидаже слушая радио, ко всему этому привыкаешь.

— Тоже верно, но это дело надо раскрывать срочно, чтобыне рисковать новыми жизнями. Зебровски позвонит, потому что они хватаются засоломинку — иначе бы тебя не загребли. Будь у Дольфа более перспективнаяверсия, он даже такой, как сейчас, малость не в себе, не стал бы сыпать сольтебе на хвост и мне тоже.

— Ты уверена?

— Он прежде всего коп. Будь у него за кем гоняться, онбы уже гонялся и не стал бы тратить на тебя время.

— Не знаю, Анита. Я не видел, чтобы сегодня в нем быломного от копа. Больше он был похож на человека, который слишком поглощен своимиличными проблемами, а остальное у него на втором плане.

Я бы возразила, если бы могла, но нечего было возразить.

— Я подкину эту идею Зебровски. Если у них будетотчаянное положение, он ухватится.

— И насколько отчаянное?

Я повернула джип к стоянке у «Цирка».

— Два новых тела, если не три. Использовать вервольфадля выслеживания вервольфа может показаться прикольным Зебровски, но подать этоначальству будет непросто.

— Еще две убитые женщины, если не три. Анита, почему неприбегнуть к отчаянным мерам без такого ужаса?

— Полицейские, как большинство людей, не привыкливыходить мыслью за рамки, Джейсон. Использование вервольфа в обличье волка какищейки куда как за эти чертовы рамки выходит.

— Пусть так. Но я чуял запах того, что было тамнаверху, Анита. Море крови и гора мяса. А нельзя человека превращать в мясо икровь.

— А разве мы для вас не просто еда на копытах?

Это я попыталась пошутить, но Джейсон оскорбился.

— Уж кто-кто, а ты должна понимать.

— Наверное, — ответила я, чувствуя, как и мояулыбка тоже исчезает. — Ладно, прошу прощения, не хотела никого обидеть,но мне слишком многим оборотням приходилось развеивать любые иллюзии насчеттого, какое место я занимаю в пищевой цепи. И есть еще чертова уйма оборотней,считающих, что они — верхнее звено.

— Я в эту радикалистскую чушь насчет того, будто мывершина эволюции, не верю, — сказал Джейсон. — Будь мы действительноэволюционным совершенством, неужто после стольких тысяч лет вы, бедные людишки,все так же превосходили бы нас числом? Да и числом убитых мы вам тоже уступаем.

Я припарковалась возле задней двери и заглушила мотор.Джейсон открыл дверь, но еще сказал через плечо, выходя:

— Не обманывай себя, Анита. Простые нормальные людиубивают нас куда больше, чем мы их даже будем когда-нибудь. — Он улыбнулся,но невесело. — Они и друг друга убивают больше, чем мы их.

С этими словами он зашагал через стоянку и ни разу необернулся.

Я обидела Джейсона. До сих пор я даже не знала, что этовозможно. То ли он растет, то ли я стала менее тактичной, чем была. Посколькувторое предположение абсолютно невозможно, значит, Джейсон взрослеет. Впервые яподумала, всегда ли он будет доволен положением ручного волка и закуски дляЖан-Клода. И еще стриптизера. Нельзя же всю жизнь кормить вампиров и бытьстриптизером? Или можно?

Бобби Ли встретил меня в дверях. Высокий, светловолосый ипочти сверкающий — по контрасту с мрачной кладовой у него за спиной. Нонастроение у него было отнюдь не сияющее.

— Полицейские должны были позволить мне тебясопровождать.

— Кажется, они не поверили насчет того, что я всех васвзяла в помощники.

— Тебе надо было просто сказать, что мы — твоя охрана.

— В следующий раз так и сделаю, Бобби Ли.

Я рассказала ему все, что узнала в полиции, во время спускапо почти бесконечной лестнице, которая вела из кладовой в нижние этажи «Циркапроклятых». Лестница была так широка, что по ней могли идти в ряд четверо, ноступени были расположены неровно, будто их создатель не был человеком. Они явноне предназначались для двуногих.

— Я не знаю имени Хайнрик, — сказал Бобби Ли.

Я так резко к нему повернулась, что оступилась, и онподхватил меня под руку. В этот момент я поняла, что на самом деле мало что онем знаю.

— Ты же не можешь быть белым расистом, ты же работаешьна Рафаэля.

Он отпустил мою руку, убедившись, что я твердо стою нанепривычно широкой ступени.

— Детуля, я знаю белых расистов, которыеспециализируются на ненависти к людям потемнее Рафаэля.

— Настоящие южане не говорят «детуля».

Он усмехнулся:

— Но вы же, дубари-северяне, от нас этого ждете?

— Мы в Миссури, это не север.

— Там, откуда я родом, это север.

— И где это?

Он улыбнулся шире.

— Когда-нибудь, когда наступит время поспокойнее,сядем, посидим за пивом или за кофе и устроим вечер воспоминаний. А сейчас,детуля, не отвлекайся, потому что мы по шею в дерьме и продолжаем тонуть.

— Если ты не знаешь Хайнрика, почему ты решил, что мытонем?

— Я был наемником, пока люди Рафаэля меня незавербовали. Я знаю таких людей, как Хайнрик.

— И что кому-то такому могло от меня понадобиться?

— У них есть причина следить за тобой, Анита, и ты еенаверняка знаешь. Надо только подумать как следует.

Я покачала головой:

— Ты говоришь как один мой друг. Он всегда учил меня,что если запахло жареным, то мне должно быть известно, чего плохие люди от меняхотят.

— И он прав.

— Не всегда, Бобби Ли, не всегда.

Но разговор навел меня на мысли об Эдуарде. Свою карьеру онначинал как наемный убийца, а потом убивать людей стало слишком просто, и онпереключился на монстров. Это понятие включало для него многое. Нет, средивампиров и оборотней на его счету были и серийные убийцы, и актеры порнофильмовс настоящими убийствами вообще любой и каждый, кто привлекал его фантазию. Ноцена должна была быть соответствующей — бесплатно Эдуард не работал. Ну илинечасто. Иногда он работал просто ради адреналина, гоняясь за чем-нибудь таким,что простых смертных пугало до смерти — извините за каламбур.

— Кто-нибудь из оперативников Рафаэля имеет своинеправительственные каналы? Я не хочу, чтобы кто-нибудь при этом кому-тозадолжал услугу. Не хочу также, чтобы кто-нибудь во что-нибудь вляпался.Единственное, чего я хочу, — это знать то, чего правительственные каналылибо не знают, либо не делятся с полицией Сент-Луиса.