— Выглядишь как оттраханный, — сказала я. Онулыбнулся, не открывая глаз:

— До чего ты льстива.

— Нет, я всерьез. У тебя вид ужасный. Оправишься квечеру — к банкету и всему прочему?

Он чуть приоткрыл глаза, чтобы на меня взглянуть.

— А у меня есть выбор?

Если так ставить вопрос...

— Нет, пожалуй.

И у меня голос тоже прозвучал устало.

Он снова улыбнулся, не отрывая голову от сиденья и почтизакрыв глаза.

— Если бы у лейтенанта не сорвало клапан, меня бысейчас уже везли в убежище?

Я пристегнулась и включила зажигание.

— Ты мне не ответила, — напомнил он тихо, нонастойчиво.

Я включила передачу.

— Может быть, не знаю. Если бы у Дольфа не сорвалоклапан, как ты выразился, у него бы даже и мысли не было тебя туда сунуть. —Я выехала со стоянки. — Но он мог бы вызвать тебя для допроса. Ты здоровоисцарапан, и ты — вервольф. — Я пожала плечами.

Он вытянул руки над головой, выгнул спину и потянулся всемтелом со странной грацией. От этого движения рукава футболки задрались, обнаживцарапины, и Джейсон встряхнулся, будто волна прошла от концов пальцев по рукам,по груди и шее, по животу, бедрам и так далее до пальцев ног.

Громкий сигнал клаксона и скрип тормозов вернули моевнимание к дороге и к тому факту, что я веду машину. Как-то я никого нестукнула, но этого чуть-чуть не произошло. Я как-то проехала через леснедвусмысленных жестов под смех Джейсона.

— Вот теперь мне лучше, — сказал он все еще сосмешинкой в голосе.

Я оглянулась на него, нахмурясь. Синие глаза искрились лицовдруг озарилось радостью. Я попыталась сдержаться, но улыбнулась в ответ.Джейсон всегда мог вызвать у меня такую реакцию — заставить улыбнуться, когда яне хочу.

— Чего такого смешного? — спросила я, но в моемголосе тоже слышалась смешинка, которую мне не удалось проглотить.

— Я попытался позаигрывать и получилось. Раньше ты намое тело никак не реагировала, даже когда я был голым.

Я изо всех сил стала всматриваться в дорогу, одновременнокраснея.

Он сдавленно зафыркал:

— Ты краснеешь из-за меня! Боже мой, наконец-то!

— Продолжай в том же духе, и ты меня достанешь, —предупредила я, сворачивая на Кларк-стрит по дороге к «Цирку».

— Ты не доперла? — Он смотрел на меня, и выраженияего лица я понять не могла. Недоумение, восторг — и еще что-то.

— До чего?

— Я больше не прозрачен для твоего радара мужиков.

— Чего?

— Ты замечаешь мужчин, Анита, но меня ты никогда незамечала. Я уж начинал себя чувствовать придворным евнухом.

Я быстро обратила к нему недовольную гримасу и тут же сталаснова смотреть на дорогу. Разъезжаться с машинами на волосок — нет, спасибо, насегодня мне адреналина хватит.

— Брось, Анита, ты понимаешь, о чем я.

— Может быть, — вздохнула я.

— Такое может быть потому, что ты в случайные связи невступаешь, для тебя это больше, чем просто потрахаться, даже когда включаетсяardeur.

Если бы я сейчас стояла, меня бы зашатало. Мне пришлось какследует сосредоточиться на дороге.

— Джейсон, если ты хочешь что-то сказать, говори.

— Не огрызайся, Анита. Сказать я хочу вот что: дажеесли мы никогда больше не коснемся друг друга, я теперь на твоем радаре. Тыменя видишь. Действительно видишь.

Вид у него был глубоко удовлетворенный. А я смутилась. Втаких случаях я всегда стараюсь переключиться на работу.

— Как ты думаешь, этот ликантроп, который насилует иубивает женщин, — местный?

— Я знаю, что не местный, — сказал Джейсон.

Я обернулась — он говорил более чем уверенно.

— Почему ты так уверен?

— Это был вервольф, и не из нашей стаи. В Сент-Луисенет вервольфов, которые не входили бы в клан Трона Скалы.

— Откуда ты знаешь, что это был вервольф? Мог бытьлюбой из дюжины видов полулюдей-полухищников.

— Он пахнет волком. — Джейсон посмотрел на меня,сдвинув брови. — Ты не учуяла в доме этого запаха?

— В основном я чуяла кровь, Джейсон.

— Иногда я забываю, что ты не из наших — пока что.

— Это комплимент или сетование?

Он осклабился:

— Ни то, ни другое.

— А откуда такая уверенность, что он не наш?

— Он не пахнет стаей.

— Забудь, что я человек и что мой нос в четыреста разменее чувствителен и избирателен к запахам, и объясни попроще.

— В человеческом облике у меня совсем не такой хорошийнос, как в волчьем. Мир просто оживает. Обоняние — почти как зрение. Если тыэтого не испытала, то объяснить трудно, но в человеческом облике за зрениемсразу идет осязание. В волчьем за зрением, а бывает, что и впереди него, идетобоняние.

— Ладно, пусть так. А что пользы от этого для нашегорасследования?

— Польза такая: я знаю, что убийца — вервольф, и знаю,что он не из наших волков.

— Твое мнение в суде не услышат.

— Я и не думал. Честно говоря, я бы раньше тебе сказал,если бы не думал, что ты тоже это учуяла.

У него был обеспокоенный вид, и от этого он вдруг показалсямоложе — очарование ранней юности.

Но то, что он сказал, заставило меня задуматься.

— Почти ни одна порода ищеек не станет выслеживатьвервольфа, кстати, как и любого оборотня. Собака тут же начинает трусить,скулить, выть и рваться прочь. То есть они говорят охотникам: ничем не можемпомочь.

— Я знаю, что собаки нас не любят, не знал только, чтотак сильно.

— Зависит от породы, но вообще-то собаки предпочитают свами не связываться. Не могу сказать, чтобы я их сильно осуждала.

— Так что идти в питомник и выбирать собаку, чтобы шлапо следу, не имеет смысла.

— Ты бы весь питомник на уши поставил.

— Ладно. К чему ты это все? — снова ухмыльнулсяон.

— Вот к чему. Вервольф в обличье волка может выследитьэтого убийцу?

Джейсон задумался, и лицо его снова стало полностьюсерьезно.

— Наверное, только я не думаю, что полиция согласится.Там нас тоже не слишком любят.

— Может, и не согласится, но я закину эту идеюЗебровски, когда он позвонит.