– Заткнись. Слушай, тварь! Скажи мне только одно – почему ты поддался мне?

– Потому что хочу, чтоб ты убил меня! Пожалуйста, пожалуйста, Великий! Мне так больно! Прекрати мои мучения! Погибнуть от твоей руки – что может быть лучше?

– Пошел вон! – Демид наклонился, схватил Абаси за грудки и кинул в сугроб. – Катись отсюда, чучело, мудак дешевый! Козел! Комедиант! Все твои великие умопостроения – дерьмо! Они не стоят и минуты жизни человека! Придумаешь что-нибудь получше – тогда и приходи. Может быть, я достаточно зауважаю тебя, чтоб испачкать об тебя руки!..

Владислав побежал на всех четырех конечностях, вскидывая задом, взвизгивая и хихикая, оставляя на сугробах кровавые пятна.

– Клоун... – пробормотал Демид. – Я тебя достану, паршивец. Не думай, что я – полный идиот...

– Демид, он же уйдет! – Лека уже ничего не понимала. – Надо добить его! Демид!!!

Демид не слышал ее.

Чернота вокруг него не была однородной. Глаза ничего не могли сообщить ему, но внутреннее зрение его вспомнило, и он увидел, как плиты Ничего, субстанции, из которой состоит Нечто, мерно смещаются, скользят по прослойкам времени в ритме, определенном законами, неподвластными человеку. Homo Sapiens, в нынешней своей рациональности, вооруженный физикой и всеохватывающей теорией Эйнштейна, видел в этой черноте только космос, Ничто, пространство, не содержащее атомов. Он был слишком Sapiens, чтобы увидеть Нечто. Нечто не менее разумное, чем сам человек, бесчувственное по его понятиям, но в тысячу раз более чувствительное, чем он. Не знающее, что такое любопытство, но пожирающее информацию, как хлеб. Нечто обитало здесь, Нечто обитало везде. Оно знало о присутствии Демида – более того, оно знало все, чем был Демид в прошлом, что станет с ним в будущем, слизывало его мысли естественно и непринужденно, как масло с бутерброда, и отдавало их, не исказив, но добавив свой оттенок – едва уловимый, сладковатый, как аромат цветочных духов.

Оно не было радо появлению человека, как не было и расстроено. Оно было просто вежливо – избрав это человеческое чувство из десятков человеческих чувств и создав некий эквивалент, подобный ему. Демид был знаком с ним и узнал его. Как узнавал всегда – и год, и сто, и тысячу лет назад, – каждый раз это было впервые, и каждый раз у него перехватывало дыхание и сердце испуганно вздрагивало, когда он понимал, что нет у него ни сердца, ни дыхания. Есть только чернота – такая осмысленная и наполненная, что ткнуть в нее пальцами – все равно что ткнуть в чьи-то глаза.

– Ты здесь? – послал Демид свой мысленный вопрос.

– Да. – Голос, ответивший ему, был слишком политональным, чтобы принадлежать человеку. В нем отсутствовали эмоции, пожалуй, его можно было бы назвать механическим, если бы не это фантасмагорическое смешение обертонов, переплетение музыкального и хаотического начал, превращающее простое «Да» в целую Вселенную. Это звучало так, как если бы «Да» сказали одновременно миллион граммофонов, играющих на разных скоростях.

– Я рад, что ты вернулся. Правда рад. Я тут чертовски запутался. – Демид подумал, что его речь звучит слишком жалостно для человека, владеющего Силой, но это действительно было так. – Ты бросил меня в самый неподходящий момент, и теперь я уже сам не знаю, что происходит. Я надеюсь только на свою интуицию, но она меня все время подводит.

– Потому что это – интуиция человека.

– Чем она плоха?

– Дух думает по-другому. Есть Знание и есть Чувство. Ты доверяешь своему чувству там, где необходимо настоящее Знание. И строишь сложную систему анализа там, где нужно лишь почувствовать.

– Почему ты бросил меня? Это было нечестно с твоей стороны.

«Подло, – подумал Демид. – Это было просто подло. Наверное, правду говорил Табунщик, и ты – такая же бездушная скотина, как и все прочие Духи Тьмы».

– Ты не убил сейчас. Ты отпустил его. Почему? – Собеседник Демида проигнорировал его вопрос. Это было не слишком вежливо, но кто знает – может быть, одно то, что Дух разговаривал с ним, было уже проявлением вежливости, сравнимым с самыми щедрыми дарами мира?

– Мне надоело. Сколько я могу убивать людей?

– Он не был человеком.

– Был! Все они человеки – и Яна, и Эдвард, и Ираклий. Пусть их личное «Я» было скручено, связано, изгнано в самый дальний угол сознания, но они не были мертвы! Их можно было спасти, и я сделал это!

– Ты не спас их. Они отравлены навсегда.

– Нет. Ты лжешь.

– Ложь – это человеческая категория.

– Даже машина может лгать. Правда и ложь – это как единица и ноль. Либо есть достоверная информация, либо ее нет.

– В тонких мирах все не так.

– Но я живу в обычном мире! Да и здесь все неоднозначно! Если одного человека пятьдесят человек назовут козлом, а пятьдесят – воплощенным божеством, кто из них прав? Но когда человек умирает, и душа его покидает тело, и тело его разлагается, и ты уже никогда не сможешь поговорить с ним – разве только во сне – это уже СМЕРТЬ. И она однозначна, как ноль. Как бублик, в котором есть дыра, ведущая на тот свет. Может быть, душа его попадет куда-то еще. В Ад, или Рай, или Чистилище. Но он уже не вернется сюда таким, каким был, и не посмотрит тебе в глаза.

– Какое дело тебе до смерти, Демид? Ты неподвластен ей. Пока я с тобой.

– Зато ей подвластны другие. И я не хочу убивать людей – пускай даже тела их захвачены Духом.

– Чего же ты хочешь?

– Я? Я хочу того же, что и ты! Уничтожить твоего братца – Духа Тьмы. И не пускать больше Абаси на Землю. Может быть, попытаться закрыть Врата навсегда.

– Да, ты хочешь этого. Но ты хочешь этого по-другому. Ты хочешь этого как человек.

– Но я же Человек! Я не могу иначе!

– Как человек – не можешь. Но у тебя есть путь, чтобы изменить это.

– Нет. Нет. Я хочу остаться человеком.

– Ты доволен тем, как обошелся с тобой Абаси?

– Он унизил меня. Ублюдок! С каким удовольствием я плюнул бы ему в душу! Он смеется надо мной, он играет со мной, как кот с полупарализованной мышью, он получает удовольствие от всех моих жалких попыток изменить хоть что-нибудь. Но что я могу сделать? Как я могу унизить Духа? Я могу сделать что угодно с его телесной оболочкой, могу изуродовать ее, могу даже убить. Но урон этим я нанесу только своей душе. А это дерьмо будет только хихикать и потирать свои бестелесные ручки. Слушай, как можно унизить Абаси? Как пнуть его в яйца? Может быть, ты знаешь, как это сделать?

– Это очень просто. Стань Духом, и ты поймешь.

– Опять лжешь, Мятежник. Я старался. Я из кожи вон лез, чтобы соответствовать ноше, которую ты так бесцеремонно взвалил на мои плечи. Я принял твои условия, я стал твоим слугой, я переступил через свою гордость и мироощущение, чтобы стать машиной для убийства Духов!