Оторвав зубами клейкую полоску, налепил абы как тонкую основу, вытер испачканные руки кухонным полотенцем и уже, было, рванул обратно к двери, прикидывая, каким маршрутом получится быстрее перехватить тварь, как послышалось настырное пиликанье мобильного.

Выругавшись, метнулся сначала в гостиную, потом поднялся в спальню и нашёл пропажу под ворохом одежды на прикроватной тумбочке.

На экране с голубой подсветкой была высвечена фамилия делового партнера и Вал, не желая его обидеть, тут же ответил на звонок.

— Серёга, ты вот прям совсем не вовремя. Если у тебя не срочно…

— Срочно, ещё как срочно, — затараторил тот в трубку взволнованным голосом. — На главную сушилку менты с СБшниками нагрянули. Охрана в ах**, из руководства, ясный пень — ни души. Ты не отвечал, они набрали меня.

Дударев как стоял, так и рухнул на кровать. Несколько секунд ушло на переваривание услышанного. Реальность проступила в сознание, разорвав сомкнувшийся вокруг Военбург круг. С большим трудом укротил рвущуюся наружу злость, освободив место для куда более серьёзного вопроса.

— Какие менты? Ты чё несешь? Откуда они там взялись в воскресенье?

— Кто-то слил им про левую врезку, — прозвучало на выдохе. — Ты хоть понимаешь, что будет, если они вызовут экскаватор?

Понимал. Пздц будет всем. И ему — в первую очередь. Это не просто угроза свержения с должности или многомиллионной штраф. Это статья. А это уже не шутки.

— …Кто-то взялся за нас, — продолжил Зейналов, ругаясь на светофорах, — причем капитально. С этим нужно что-то делать, Вал. Если это Цыганов, давай задавим тварь пока не поздно, иначе он первый сровняет нас с землей…

Вал положил телефон на стол и, обхватив раскалывающуюся голову руками, уставился в пол, выстраивая план действий. Не имело значения, кто стоял за несанкционированной проверкой. Цыганов… Осинский или кто-то другой. Врагов у него хватало предостаточно. Важно, кто слил им информацию о незаконном газопроводе?

Протяжно рыкнув, вскочил на ноги и чтобы хоть как-то освободиться от бешенства, схватил первый попавшийся под руку стул и запустив его через всю комнату. Послышался звук разлетевшейся на щепки мебели.

— Алё, Вал, у тебя там всё хорошо? — забеспокоился Серёга, услышав подозрительный треск.

— Да всё з**бись, — глубоко вдохнул, а потом медленно выпустил из легких воздух, рассматривая проступившую из-под лейкопластыря кровь. — Не жизнь, а сплошная малина. Ладно, проехали, — переступил через разломанный стул, покидая квартиру, — через десять минут буду. Только Серёж, пока я не приеду, на территорию ни души. Что хотите, то и делайте, но чтобы ни одна гнида не ступила за ограждение.

В открытое окно кухни вместе с легкими порывами ветра ворвался детский задорный смех. К нему тут же присоединился взрослый, мужской. С легкой хрипотцой, до боли знакомый и одновременно… такой чужой. Уже да. Чужой…

— Пап, а как мы его назовем?

— А как ты хочешь?

— Ммм… А давай Баксик?

Юля закончила возиться с песочным печеньем, вымыла руки и, подойдя к окну, прижалась разгорячённым лбом к открытой половинке. Сразу стало легче.

Снова послышался смех.

— Баксик? Хм… Хорошо. Сейчас он будет Баксик, а когда вырастет, станет Бакс. Согласись, солидно? Мне нравится.

— Да-да!! И мне очень нравится, — запрыгал вокруг отца Сашка, прижимая к себе белоснежный комок. — Баксик! Баксик! — позвал толстопузого щенка, приподняв над головой. — Ты такой красивый! Давай дружить?

Наблюдая за сыном, Юля устало улыбнулась. Это сейчас Баксик милый щенок: пушистый, с маленькими купированными ушками и куцым хвостиком, а через год вымахает в огромного лося и если встанет на задние лапы, то вполне сможет выглянуть из-за высокого забора. Это вам не обычная дворняга, не комнатная собачка или, на худой конец, немецкая овчарка. Это алабай! Который уже сейчас, будучи ещё милым детёнышем, поражал своими размерами. Вон, Саша аж вспотел, таская упитанную тушку в слабых ручках.

Глеб мог бы и посоветоваться, прежде чем покупать его. Всё-таки, было из-за понервничать. Это не рыбки и не попугай, которым многого не надо. Это здоровенная махина, с которой нужно заниматься, кормить соответствующе, выгуливать. Боже, да этой псине вольер нужен не меньше, чем их дом!

Хорошо, она могла принять, что для Сашки дружба с такой собакой пойдет только на пользу, однако задело. Да её многое не устраивало и задевало со стороны мужа. И то, что приехал не в пятницу, как обещал, а в субботу. Что вызвал в надсмотрщики Марину, словно у неё самой совсем мозгов не осталось. И что могла убежать с их сыном к Дудареву.

Это ж надо было до такого додуматься? До сих пор в шоке.

Во-первых, она бы никогда не разбила Сашке сердце, разлучив его с отцом в угоду своим чувствам. Это как минимум подло. А во-вторых… Чтобы сорваться с места и переехать к Валу — нужно было хотя бы убедиться в его готовности принять не только её, но и её сына. Мужчина ведь ждал её к себе разведенной, а не с кучей свалившихся на голову проблем.

Да и что это даст?

Сколько не представляла такой поворот — всё равно в голове вырисовывалась одна и та же картина: она сбегает с Сашкой к Валу. Спустя время за ними приходит Глеб. В результате — грандиозная ссора, выяснение отношений, ругань, столкновение лбами и возможно даже драка. И всё это на глазах у сверхчувствительного ребёнка. Она только представляла — а уже оторопь брала. Что тогда говорить за Дударева. Вот если честно? Оно ему надо? А Саше?

Вздохнула.

Если бы можно было разойтись тихо, по-мирному. Чтобы Саша остался с ней, а Глеб мог видеться с ним когда захочет — тогда да. Тогда бы она рискнула и переехала к Валу в тот же день. А так… после всего заявленного… тут или нужно плюнуть на всё и выбрать любовь, или сохранить семью, наплевав на собственное сердце.

Не представляла, как всё будет. Сколько не пыталась убедить себя, что так лучше для всех, а всё равно не могла смириться. Ладно Вал. Он по-любому уже возненавидел её, а писать сообщение, оправдываться, объясняться… Зачем? Сказать человеку «нет», сделать больно можно и молча, без единой весточки. Достаточно проявить безразличие и отчужденность. И всё, конец.

Но ведь дело не только в Дудареве. Её и саму никто не отпустил бы. Вернее, саму-то как раз и без проблем. Скатертью дорожка, как говорится. А вот с сыном — нет. Ещё чего. Нет-нет, об этом даже нечего мечтать. Или она уходит на все четыре стороны одна или остается в семье со всеми вытекающими из этого последствиями.

Ах, да, она ещё должна быть благодарной, что её постыдный поступок остался в тайне и что их семья продолжает существовать, не смотря ни на что. И единственное, что лилось на израненную душу целительным бальзамом — было счастье её сына. Его смех по утрам, его счастливая улыбка, когда желал родителям спокойной ночи. Что ещё нужно от жизни?