я уходила, он так и стоял на коленях, роясь в ящике с инструментами. Я сразу спустилась в раздевалку средних классов, где когда-то после школы ждала Конрада. Если это там была некая зеленая дверь, значит, ее-то я тогда и видела. Но до сих пор я почти не имела возможности хорошенько обследовать раздевалку, не привлекая внимания учеников или преподавателей, да и первая моя встреча со Скунсом, состоявшаяся именно там, отвращала меня от новых попыток.

Направляясь в раздевалку, я прошла мимо входа в театр, мимо старых школьных фотографий на стене, стараясь смотреть по сторонам так, словно вижу все это впервые. Натертый до блеска паркетный пол; двустворчатые двери из натурального дерева; запах воска; эхо моих шагов в пустом коридоре. Тогда здесь точно так же пахло воском и старым деревом, и мои школьные туфли точно так же стучали по паркету. В тот день, когда исчез Конрад, я как раз надела новые туфли, подаренные на день рождения. Из настоящей кожи. Фирмы «Мэри Джейнс». Красные и восхитительно блестящие. Я целый день, помнится, ими любовалась и с наслаждением стучала еще ничуть не сношенными каблуками по гладкому полу. Вот и сейчас я попыталась представить себе, что на ногах у меня те красные туфельки, и вспомнить, как весело постукивали по полу их кожаные подошвы, вспомнить их леденцовый блеск…

И это сработало. Клубок воспоминаний тут же начал разматываться, и моя память, цепляясь за эти подсказки, как за крошки хлеба, предусмотрительно брошенные героем волшебной сказки на лесную тропу, стала выводить меня вслед за красными туфлями в пустую раздевалку школы «Король Генрих».

Помнится, я тогда пошла дальше по дорожке мимо школьной Часовни, когда увидела, что у ворот Конрада нет, и через пятнадцать минут уже оказалась в раздевалке средних классов. Но и там Конрада не было, хотя вообще-то ему полагалось сперва отвести меня домой, а потом готовиться к какому-то спектаклю. Ну, а я готовилась в тот день впервые по-настоящему праздновать свой день рождения – с угощением, гостями и подарками. Я помню, как сидела на скамейке перед шкафчиком Конрада и смотрела, как уходят последние ученики, задержавшиеся после уроков. В тот день вообще никто просто так в раздевалке не задерживался. И никто из приятелей Конрада там не появился. Постепенно школу окутала тишина, непроницаемая, как толстый слой пыли. А я все ждала и ждала.

Неужели Конрад ушел, не дождавшись меня? Неужели просто забыл обо мне? Наверное, только и думал, что о предстоящем спектакле! Но когда именно он ушел? В какой момент исчез? Эти вопросы я без конца задавала себе все минувшие восемнадцать лет. И вот теперь, когда я вновь оказалась в той же раздевалке, меня, как и тогда, поразила странность произошедшего. Где же все-таки был в тот день мой брат? И кто еще был там с ним вместе?

Раздевалка находилась в цокольном этаже здания рядом с тем коридором, где размещались средние классы. Несколько потертых каменных ступеней вели из коридора вниз, туда, где я восемнадцать лет назад так упорно ждала прихода Конрада. Меня тогда нашли уборщики. Было уже шесть часов вечера, но я по-прежнему сидела, подтянув к подбородку коленки, в одном из пустых школьных шкафчиков. И уборщица – женщина по имени Пэт – угостила меня шоколадным батончиком «Фрай». Я приняла угощение молча, не улыбаясь и в упор глядя на нее расширенными от ужаса глазами. Пять кубиков темного шоколада с начинкой – маленькое лакомство, которым она собиралась побаловать себя после работы. Я помню, что оставила ей кофейный кубик.

Эта сцена до сих пор ясно стоит у меня перед глазами. По-моему, я даже вкус того шоколада помню. Я тогда нечаянно откусила вместе с шоколадом кусочек фольги; ощущение было на редкость неприятное – по зубам словно ударил разряд статического электричества от радиоприемника. Я и сейчас отлично помню это ощущение. Но тогда, восемнадцать лет назад, воспоминание об этом показалось мне каким-то чересчур реальным; настолько же реальной кажется порой выдуманная тобой история, которую ты уже рассказывала так много раз, что уже и сама начала верить, что это и впрямь было на самом деле.

Многие мои воспоминания – это просто запомнившиеся мне фотографии и газетные статьи, а также то, что я слышала от разных людей. Только можно ли доверять подобным «воспоминаниям»? Моя память постоянно пытается разобраться в разных загадках и несовпадениях. Мистер Смолфейс; Эмили Джексон; позднее солнце, светившее в окно школьной раздевалки; вкус того шоколадного батончика – все это теперь казалось мне похожим на реальные воспоминания. Но стоило мне их коснуться, и они бессильно опадали, точно безжизненные бумажные куколки. Уверенности не было ни в чем; ничто не казалось мне безопасным. Я чувствовала себя ребенком, попавшим в сказку и окруженным ходячими статуями.

Вот какие мысли бродили у меня в голове, когда я спустилась в раздевалку и навстречу мне выплыл удивительно знакомый запах: пахло футбольными бутсами, каким-то дезинфектантом, пылью и дезодорантом «Линкс»; а надо всем этим царил противный, густой и сладковатый, запах пота, свойственный всем мальчишкам в мире. У мальчиков-подростков и впрямь запах весьма специфический; должно быть, сказывается крайне высокий уровень тестостерона. Вот и сейчас, после окончания триместра, когда буквально каждый сантиметр школьного помещения был отмыт и продезинфицирован, этот запах по-прежнему висел в воздухе; казалось, он сумел впитаться даже в каменные стены школы, даже в штукатурку.

Вам не кажется, Рой, что школа – это некая разновидность капсулы времени? Несмотря на всякие новые веяния – новые театры, плавательные бассейны и должным образом оснащенные туалеты для девочек, – школы упорно сопротивляются любым сколько-нибудь существенным переменам. А уж в раздевалке школы «Король Генрих» это ощущалось на все сто процентов. Она и через восемнадцать лет выглядела точно так же. Высокие, как в Часовне, потолки; покрытые сомнительными пятнами стены; потертые от времени плиты пола; ряды серых, похожих на банковские ячейки шкафчиков, дверцы которых буквально усеяны многочисленными шрамами и вмятинами; и вдоль всего помещения двойной ряд рельсов с крючками для пальто и курток, под которым стоят длинные скамьи с подставками для грязных башмаков. Сырость давно пробралась сквозь каменную кладку, заставляя краску на стенах вспучиваться, как тесто. Я коснулась одного из таких вздувшихся пятен концом пальца; пятно оказалось мягким и тут же осыпалось хлопьями, оставляя неприятный след в виде какого-то беловатого порошка, похожего на сахарную пудру, которой посыпают лимонный шербет.

Я посмотрела на свои запыленные туфли и вспомнила, что точно так же и восемнадцать лет назад смотрела на свои красные туфельки, испытывая ощущение безмолвного страха, ибо,