Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Карлос Перальта
Рани
Между доном Педро, мясником, и мною отношения пока были весьма поверхностными. Слишком уж по-разному мы жили. Для него жить означало неутомимо рубить туши в дурно пахнущей прохладе мясной лавки, для меня — извлекать в большом количестве листы из пачки дешевой бумаги и вставлять их в пишущую машинку. Почти все наши ежедневно совершаемые действия подчинялись несхожему ритуалу. Я наведывался к нему, чтобы заплатить по счетам, но не присутствовал, к примеру, на праздновании помолвки его дочери. Однако подвернись случай, я не счел бы это неуместным.
Такие вот мысли вяло бродили у меня в голове, когда я повстречал мясника, с трудом тащившего корзину, в которой лежала добрая четверть туши.
— Это вы для ресторана за углом? — поинтересовался я.
— Нет, тут напротив, в дом 46.
— Должно быть, «зарефрижируют», — брякнул я жутко нескладный глагол, пришедший мне на ум.
— Да они по стольку каждый день берут, — заметил дон Педро.
— Что вы говорите! Неужели все съедают?
— А если и не съедают, им же хуже, не так ли? — ответил мясник.
Тут же я узнал, что в доме 46 проживает супружеская чета. Мужчина невысок ростом и такой прилизанный. А жена, должно быть, большая лентяйка, поскольку вечно встречает мясника в растрепанном виде. Не беря в расчет подобной детали да четверти туши, что являлось, по-видимому, их единственным предосудительным недостатком, в остальном это были добропорядочные люди. Они всегда возвращались домой до наступления темноты, то есть до восьми вечера летом и до пяти — зимой. Однажды — об этом поведал дону Педро привратник — они, судя по всему, чересчур уж шумно отмечали что-то, поскольку соседи жаловались. Вроде бы кто-то весьма похоже подражал голосам животных.
— Тсс! — прошептал дон Педро, поднося к губам жутковато выглядящий палец, измазанный кровью. Подошел мужчина, по всей видимости, тот, который за неделю съедал двух коров или по крайней мере одну, если его достойная половина помогала ему в этом занятии. Он торопился и не заметил меня. Достав бумажник, он принялся отсчитывать крупные купюры, совсем новенькие.
— Четыре тысячи, — приговаривал он. — Шестьсот... два. Вот, возьмите.
— Привет, Каррасидо, — обратился я к нему. — Вы меня помните? — Я некогда знал его. Он был адвокатом. — Оказывается, мы соседи.
— Кого я вижу! Перальта! Здравствуйте. Вы здесь живете? — воскликнул он с прежней профессиональной любезностью.
— В доме рядом. А у вас, как видно, все в порядке. И аппетит отменный, не так ли?
— Нет, — ответил он. — В еде я довольствуюсь малым. И кроме того, знаете ли, печень беспокоит.
— А как же тогда...
— Ах, вы о мясе? Это совсем другое дело. — Казалось, он помрачнел, а затем деланно рассмеялся, словно закашлялся. — Спешу, у меня дела. До свидания, дружище. Заходите как-нибудь днем в гости, пораньше, в субботу или воскресенье. Я живу в доме 46, квартира 860. — Он поколебался. — Знаете, мне хотелось бы поговорить с вами. — Готов поклясться, в голосе его прозвучали умоляющие нотки, что заинтриговало меня.
— Обязательно зайду, — сказал я. — До субботы.
Дон Педро проводил его взглядом.
— Поди узнай, в чем тут дело, — пробормотал он. — Каждая семья — это особый мир.
Бывало, годами я не встречал старых друзей по школе, университету или прежней работе, а в этот день я повстречал сразу двоих. Сначала Каррасидо, а затем Гомеса Кампбелла. С этим мы зашли в «Бостон» выпить кофе, и я рассказал ему о том, что видел Каррасидо. Он помнил его, но, очевидно, воспоминания были не из приятных.
— Не нравится мне этот тип, — буркнул он. — Дрянной человечишка и подлый.
— А мне он кажется довольно безобидным, — заметил я.
Он помолчал, пока официант подавал кофе.
— Я познакомился с ним давно, — начал он. — До того, как поступить в министерство, я работал в Кредитном банке. Он уже был женат. Можете себе представить, мне пришлось разоблачить его как растратчика, поскольку он просадил кучу денег на скачках. Его уже хотели выгнать с работы, но он оказался другом управляющего, ему удалось возместить недостачу, это его и спасло. А потом его назначили асессором в министерство, и дела его пошли в гору. К тому же, по-моему, он получил наследство.
Этот Гомес Кампбелл, о чем я еще не сказал, был продувная бестия.
— Слово даю, — продолжал Гомес, — я обрадовался за него и пошел поздравить. Знаете, что он мне сказал? «Помолчи, лицемер» — вот как он меня обозвал. Это меня-то, кто первым явился с поздравлениями от чистого сердца, со всем уважением. Так нельзя поступать. Человек должен уметь забывать раздоры и пустяковые обиды. А тех, кто не умеет этого, подобно Каррасидо, рано или поздно настигнет расплата. — Он сделал паузу, чтобы подчеркнуть важность предостережения. — Я все же получил место, но чего мне это стоило. А еще мне кажется, у него нелады с женой. Она живет своей жизнью, а он — своей. Уж слишком она красива и выше его ростом, но в наследство от свекра ему досталось большое количество недвижимости, вот и приходится ему терпеть ее выходки.
Оркестр весело наигрывал вальсок.
— Да по мне пусть он провалится, — продолжал Гомес Кампбелл. — Видели бы вы, как он распускал хвост перед всеми подряд сотрудницами министерства. Жена, понятное дело, не обращала на это внимания.
Вскоре мы расстались. Случайный разговор, построенный на изливании презрения и проявлении любопытства, быстро исчерпал себя. Гомес Кампбелл холодно пожал мне руку и исчез в уличной толчее на Флориде. А для меня еще более притягательным стал Каррасидо, великий пожиратель мяса, дон Жуан, женатый на красавице, которая, возможно, неверна ему, заядлый игрок на скачках и воришка. Вот уж поистине, никогда не знаешь человека.
В субботу я собирался выйти из дома пораньше, но не смог. Мне нужно было дописать рассказ, который я должен был сдать в понедельник (быть может, именно этот), но работа не шла. Я принял душ, переоделся и, испытывая недовольство собой, отправился в дом 46, квартира 860.