Он слегка посторонился, пропуская женщину. Толпа становилась реже, но по лестнице все еще поднимались и спускались люди. Человечек с учтивым вниманием взглянул на Анникстера.

— Конечно, не представляете, — сказал Анникстер. — Это такая глупость. Я имею в виду сюжет.

— Сюжет?

Анникстера слегка передернуло.

— Видите ли, — сказал он, — я в ту ночь был пьян, сильно пьян! Но когда вспоминаю ее, мне кажется, что вы-то были совершенно трезвы. Разве не так?

— Я в жизни не был пьян.

— Слава Богу! — сказал Анникстер. — Тогда вам будет нетрудно вспомнить один небольшой эпизод, который я хотел бы от вас услышать.

— Не понимаю, — сказал человечек. — Я уверен, что вы приняли меня за кого-то другого. Я не имею ни малейшего понятия, о чем вы говорите. Я вас никогда не видел. Извините. Спокойной ночи.

Он повернулся и стал спускаться по лестнице. Анникстер, опешив, смотрел ему вслед. Он не верил своим ушам. В полной растерянности постоял секунду, потом волна гнева и изумления вытеснила все прочие чувства. Он побежал вверх по лестнице и схватил человечка за руку.

— Постойте, — сказал Анникстер. — Возможно, что я был пьян, но...

— В этом я не сомневаюсь, — сказал человечек. — Уберите, пожалуйста, свою руку.

Анникстер овладел собой.

— Извините, — сказал он. — Я бы хотел выяснить одну вещь: вы говорите, что никогда меня не видели. Значит, вы не были в «Каса Гавана» двадцать седьмого, между десятью и двенадцатью вечера? Не выпили со мной несколько рюмок и не слышали сюжет драмы, который у меня тогда возник?

Человечек пристально посмотрел на Анникстера.

— Я же вам сказал — я никогда вас не видел.

— Не видели, как меня сбило такси? — с волнением продолжал Анникстер. — Не сказали девушке-гардеробщице: «Он не мой друг, я только что впервые его увидел»?

— Не понимаю, о чем вы говорите, — сухо ответил человечек.

Он хотел было уйти, но Анникстер снова схватил его руку.

— Я ничего не знаю, — сквозь зубы произнес Анникстер, — о ваших личных обстоятельствах и не хочу знать. Возможно, у вас есть какая-то причина на то, чтобы не желать быть свидетелем по поводу дорожного происшествия. Этого я не знаю, до этого мне нет дела. Однако есть другой факт. Вы тот человек, которому я рассказал свою драму! Я хочу, чтобы вы мне пересказали ее так, как я вам ее изложил; на это у меня есть причины, причины личного порядка, меня одного касающиеся. Я хочу, чтобы вы мне возвратили мой рассказ, только и всего. Мне ни к чему знать, кто вы, каковы ваши дела, я только хочу, чтобы вы мне повторили мой рассказ.

— Вы просите невозможного, — сказал человечек, — да, невозможного, потому что я никогда не слышал ваших рассказов.

— Может, дело в деньгах? Скажите, сколько вы хотите, я вам заплачу. Помогите мне, я готов согласиться на ваше участие в авторстве драмы! А ведь это деньги. Я-то знаю, это моя профессия. А может быть, может быть, — сказал Анникстер, запнувшись от внезапно блеснувшей мысли, — это и ваша профессия?

— Вы рехнулись или пьяны, — сказал человечек. Резким движением он высвободил свою руку и поспешил вверх по лестнице. Слышно было, как внизу загромыхал поезд. Опять стало много народу. Человечек нырнул в толпу и с поразительной быстротой исчез.

Он был невысокий, проворный, а Анникстер был мужчина грузный. Когда Анникстер вышел на улицу, человечка и след простыл.

Исчез.

Неужели он замыслил украсть сюжет? — думал Анникстер. Может быть, по странному совпадению, этот человечек лелеет честолюбивую мечту стать драматургом? Может быть, он уже набегался понапрасну со своими драгоценными рукописями по разным издательствам? Может быть, сюжет Анникстера блеснул перед ним как ослепительный луч света во мраке разочарований и неудач, как нечто такое, что он мог безнаказанно украсть, приняв за случайное озарение пьянчуги, который на другой день забудет о том, что придумал что-то более значительное, чем остроумная байка?

Он выпил еще рюмку. Их набралось уже с полтора десятка с тех пор, как человечек в шестиугольных очках сбежал от него, и он приближался к той степени опьянения, когда терял счет заведениям, в которые наведывался. К той степени, когда к нему приходила бодрость и мозг начинал лучше работать.

Анникстер представлял себе, что чувствовал человечек, слушая его сюжет и постепенно осознавая, что это такое.

— Боже правый! — наверно, думал человечек. — Я должен это присвоить. Он пьян, он наклюкался как сапожник. Завтра он не вспомнит ни слова! Дальше, дальше! Продолжай, приятель!

Смешно было даже представить себе, что Анникстер на другое утро забудет свою пьесу. Анникстер многое забывал, забывал очень важные вещи, но никогда в жизни он не забыл ни одной самомалейшей детали своих драм.

Кроме одного раза, и то потому, что его сшибло такси. Анникстер выпил еще рюмку. Это было ему необходимо. Теперь он в норме. Никакого человечка в шестиугольных очках нет, прояснить это темное пятно некому. Он сам должен это сделать. Любым способом!

Он выпил еще рюмку. До нее уже было выпито немало. В баре было полно народу, шумно, но он не замечал шума, пока кто-то не хлопнул его по плечу. Это был Рэнсом.

Анникстер встал, упираясь в стол суставами согнутых пальцев.

— Послушай, Билл, — сказал Анникстер. — Как ты считаешь? Вот человек забыл какую-то мысль. Он хочет ее снова вспомнить и вспоминает! Ведь мысль идет изнутри наружу, правда? Выходит наружу, потом возвращается внутрь. Как по-твоему?

Он покачнулся, не спуская глаз с Рэнсома.

— Ты бы выпил еще рюмашку, — сказал Рэнсом. — Я должен хорошенько это обдумать.

— Я сам, — сказал Анникстер, — я сам уже обдумал! — Он нахлобучил на голову смятую шляпу. — До свидания, Билл! У меня много дел!

Выписывая зигзаги, он вышел из зала и направился домой. Минут через двадцать его слуга Джо открыл ему дверь, когда он тщетно пытался попасть ключом в замочную скважину.

— Добрый вечер, сэр, — сказал Джо.

Анникстер уставился на него.

— Я ведь не просил тебя остаться на эту ночь.

— А мне незачем было уходить, сэр, — объяснил Джо.

Он помог Анникстеру снять пальто.

— Ты знаешь, мне иногда хочется побыть ночью одному, в тишине. Ты можешь уйти,