Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кеннет Волкер, хирург, автор философских эссе, в частности книги “Самозванец, незаконченный автопортрет”, в которой он раскрыл свою биографию на основе концепции множества “я”, был также одним из старейших учеников Успенского.
Лорд Пентланд, или Джон Пентланд, один из наиболее доверенных учеников Успенского, пришел к нему в середине 1920-х годов. Отец его был губернатором штата Мадрас в Индии, а сам Джон Пентланд был талантливым английским журналистом, пока встреча с Успенским не изменила всю его жизнь. Вслед за Успенским он приехал в Америку в начале войны и устроился там для того, чтобы находиться рядом с учителем, облегчая ему тяготы эмиграции.
Родни Коллин был человеком беспокойным и страстным, путешественником, журналистом, философом, основателем пацифистского журнала “Рюкзак”, автором книги путевых заметок по Андалузии “Пальмы и дворики”. В 1930 году он встретил свою будущую жену Жаннет Бакли, оказавшую сильное влияние на дальнейшее направление его интересов. В 1932 году он обратил на себя внимание читателей статьей в журнале “Арийский путь”, в которой вполне в духе идей Успенского писал о необходимости установления мирового правления аристократии. В 1935 году он начал посещать лекции Мориса Николла, а затем лекции Успенского. После встречи с Успенским Родни Коллин и Жаннет Бакли целиком посвятили себя “работе”. Они поселились рядом с Лин плейс и проводили там все свое свободное время. Здесь у Родни Коллина явно проявились черты, которые позже сделали его одной из ярких фигур движения: максимализм, аскетизм, одержимость идеями учения.
По случайному совпадению Родни Коллин оказался вместе с Успенским на одном пароходе, направляющемся из Ливерпуля в Нью-Йорк. С парохода Успенский был привезен в имение Франклин фармс в штате Нью-Джерси, бывший дом губернатора штата, купленный для Успенского женой Родни Коллина Жаннет Бакли. Родни Коллин определился на службу в Британскую торговую комиссию и был откомандирован в Мексику и на Бермудские острова, а позже переведен в Нью-Йорк. Успенский читал лекции в Нью-Йорке и вечерами возвращался домой в Нью-Джерси в купленный для него дом. Жена Родни Коллина вспоминает: “Он проводил все больше времени с г-ном Успенским, отвозил его в Нью-Йорк и назад в Франклин фарм, обычно проводя с ним вечера в ресторане или в кабинете Успенского. Он был глубоко привязан к г-ну Успенскому привязанностью, основанной на личной симпатии и уважении, но не ограниченной этим. Если раньше он был сконцентрирован на учении Успенского, то теперь внимание Родни было сосредоточено на учителе…”[515] Родни Коллин все еще испытывал робость рядом с Успенским. Как-то ночью, в порыве отчаяния, Родни Коллин влетел на кухню, где Успенский сидел за столом со стаканом виски, с криком: “Почему я вас боюсь?”, на что Успенский невозмутимо отпарировал: “Почему вы говорите “я”?” Лед был сломан, и между ними установилось тесное сотрудничество, продолжавшееся до смерти Успенского.
Кроме лорда Пентланда и Родни Коллина, в Америку вслед за Успенским прибыло еще несколько его бывших учеников, и среди них Ч. С. Нотт. На Франклин фармс была воссоздана ситуация Лин плейс, и мадам Успенская снова играла ведущую роль “Гурджиева в миниатюре”, возникая там, где ее меньше всего ждали, высмеивая, командуя и не давая никому пощады. После смерти Успенского мадам Успенская осталась в имении Франклин фармс и продолжала вести там работу со своими учениками.
Приезд Успенского в Америку пришелся на время, когда еще не была забыта его нашумевшая в 1921 году книга Tertium Organum и еще свежи были следы многолетней работы с группами Оража и Джина Тумера. Многие рассеянные члены этих старых групп и стали первыми посетителями лекций Успенского в Нью-Йорке. Вот как вспоминал первую встречу с Успенским один из его новых американских учеников Имрис Попов:
“Март 1941 года. Петр Демьянович Успенский только что приехал в Нью-Йорк. Был устроен прием в его честь в квартире мисс Скотт, и Джордж Рубисов пригласил меня на этот прием. Я ничего не слышал о почетном госте и не знал о существовании его учителя Георгия Ивановича Гурджиева, но я интересовался лекциями о “системах саморазвития”. Кроме того, прием есть прием, а Рубисов обещал, что будет интересно. Собралось много народа. Леня Савицкий читал в этот вечер отрывки из книги, с которой мы познакомились значительно позднее, “Психология возможного развития человека”. Чтение не произвело на меня большого впечатления, но когда кто-то спросил: “Г-н Успенский, правильно ли я понял, что, по вашему утверждению, добро и зло не играют важной роли в вашей системе и что все, что человек должен развивать, это память себя?” После короткой паузы Успенский ответил: “Да, это так. Добро и зло относительны. Человек, который помнит себя, может стать сознательным. Сознательный человек свободен и может поступать так, как он хочет. Это все, что нужно”. Я запротестовал: “Однако Оскар Уайльд сказал: что толку, если человек завоюет весь мир и потеряет свою душу?” Он был очень близорук. Он посадил свои очки на нос и, разглядывая меня, спросил: “Кто, простите, сказал?” “Оскар Уайльд”, – повторил я твердо. “А-а-а!” – сказал он с улыбкой и перешел к другому вопросу[516]”.
В тот же вечер Имрис Попов получил приглашение на частную встречу с Успенским, на которой Успенский дал ему поручение прочитать Новый Завет. Прочитав его, он нашел в 16-й главе Евангелия от Матфея слова, приписанные им Оскару Уайльду. Так началось увлечение Имриса Попова учением “четвертого пути”.
Тот же ученик вспоминает содержание первых лекций Успенского. Есть два вида психологических учений, – говорил Успенский своим новым ученикам, – одни из них рассматривают человека таким, какой он есть. Другие исследуют возможности его дальнейшей эволюции. Те, кто обращается к психологическим идеям второго рода, вскоре обнаруживают, что человек – это машина и что в нем все происходит