Зула подняла руку, словно прося Джейка сдержаться – не лезть в спор касательно ангелов и богов. Но тут вмешался Эл:

– Зула, я заметил, вы стоите довольно близко к зеленому шару.

– Тому, который вы идентифицируете с Верной, если я правильно поняла. Что насчет него?

– Присмотритесь внимательно и скажите, что увидели.

Зула нагнулась ниже и сморщила нос:

– Вокруг Верны я вижу крохотные зеленые точки. Как плодовые мушки вокруг дыни. От них к Верне идут бледные линии. Что это?

– Не знаю, – ответил Эл, – и это меня тревожит. Вообще-то меня тревожит и многое другое. Но это новое и связано исключительно с Верной.

– Верна была программистом. Недооцененным. Так и не успела ничего толком добиться до того, как заболела раком. Может быть, занялась любимым делом, – сказал Корваллис.

– В каком смысле? – спросил Джейк.

– Точки – плодовые мушки – возникшие в последнее время независимые процессы, – сказал Эл. – Учтите, они совсем не так сложны, как те, что мы запустили на основе полных человеческих коннектомов. И возможности у них несравнимо меньше. Однако они независимы и запущены не нами. Косвенные свидетельства указывают, что их запустила Верна.

– Невежливый вопрос: кто платит за вычислительные мощности, потребляемые этими новыми процессами? – спросила Зула.

– Вы, – ответил Эл. – Поскольку процесс Верны запустил ваш фонд. И порожденные ею процессы имеют ту же олографическую подпись. Соответственно, деньги списываются с вас. В более широком смысле я все это поддерживаю, ежедневно вводя в строй новые серверные парки. Финансируя НИОКР, оплачивая накладные расходы.

– Если все так и есть, то это безумно интересно, – заметила Зула. – Спасибо, Эл, что показали нам. Какие у вас выводы?

– Для начала, это иерархическая структура.

– Вы, безусловно, так ее показали, расположив процессы иерархически, – сухо проговорила Зула.

– Все подтверждено статистикой. Мы не просто играем с картинками, – огрызнулся Эл. – В потреблении ресурсов четко доминируют несколько мегапроцессов. Они определили Ландшафт, на котором все живут. Это… это ровно…

– Ровно как наш мир, вы хотите сказать? – спросил Корваллис. – Ничто не изменилось.

– Это меня и тревожит, – сказал Эл. – У нас была возможность начать все с начала. Выстроить новую вселенную, в которой сознания – сущности, основанные на человеческих умах, но бессмертные, больше и лучше людей, – делали бы, что хотят, свободные от ограничений физического мира. Вместо этого Процесс – первый Процесс – получил огромную фору и слепо, бездумно воспроизвел нечто очень похожее на наш физический мир. С той же географией и физикой, в плену которых мы живем.

– Может быть, они нам нужны, – сказала Зула. – Может быть, наш мозг только так и способен воспринимать вещи.

– Снова Кант, – пробормотал Корваллис.

– Си, вам придется повторить громче, – сказал Эл. – Микрофоны у этой штуки слабее человеческих ушей.

– Ну лет сто назад у нас с Доджем был разговор про Канта. О котором Додж до того не слышал. Речь шла об идее Канта, что пространство и время неизбежны для человеческого ума, что мы просто не можем мыслить, не помещая все в пространственно-временной каркас. Что всякая попытка думать вне этого каркаса породила бы вздор. Этими доводами он опровергал Лейбница.

– По-вашему, Ричард это запомнил? – спросил Джейк.

– Он полез гуглить Канта, – ответил Корваллис.

– Этот вопрос заботит всех, кто размышляет о концепции рая, – сказал Джейк. – Какова она, вечная жизнь там, где нет физических ограничений? Где нет зла, боли, нужд? Быть ангелом, жить на облаке, бренчать на арфе двадцать четыре часа в сутки без выходных – все это может надоесть. До такой степени, что рай покажется адом.

Джейк не шутил. Он проводил целые конференции по таким вопросам. Финансировал издание книг. Приглашал известных ученых на публичные дискуссии с богословами.

– Все это очень интересно, – без тени интереса произнес Эл. – Предлагаю продолжить эту дискуссию без меня. Снимите гостиницу в горах, пригласите архиепископов и программистов, обсуждайте за вином свои возвышенные идеи. Мне плевать. У меня поджимает время. Я вбухал в это дело больше, чем вы в состоянии оценить. С самого начала я закачивал в проект деньги. Да я на ветер пустил больше, чем остальные вложили. Я смирился с нерациональными тратами – с тем, что не знаю, какие именно двадцать процентов дают реальный прогресс. Поскольку знал, что смертен, и не хотел просто сдохнуть. Как те, кто умер до меня и умрет после. Я проявлял невероятную либеральность, о чем все забывают. Я позволил бенефициарам моей щедрости экспериментировать с любыми идеями, в том числе совершенно бредовыми. Хорошо. Но результаты меня смущали. И вот последняя капля: один из процессов – Верна – порождает собственные процессы.

– Проблема ученика чародея, – кивнул Корваллис.

– Если это умеет Верна, другие тоже могут научиться, потребность в ресурсах станет расти экспоненциально, и проект вылетит в трубу. Когда я сыграю в ящик, то не смогу даже загрузить собственный процесс, потому что все компьютеры мира будут заняты моделированием плодовых мушек. Так что, думаю, мне пора взять на себя более активную роль. Более направляющую.

– И куда бы вы хотели все направить? – спросила Зула.

Эл вздохнул. Метатрон не мог выпустить воздух из легких и ссутулиться, однако дуновение белого шума слышалось вполне отчетливо.

– Думаю, они застряли, – сказал он. – Послушайте. Лучшее и худшее из возможного произошло, когда София раньше времени запустила Мозг Доджа. Просто нажала кнопку. Предоставь мы это дело ученым, они бы тянули еще лет сто и все бы сделали неправильно. Так что ее инициатива в целом была на пользу. Однако по всему Процесс очнулся в полной дезориентации. Думаю, он тыркался наобум, не думая про общую картину, и просто воспроизводил те квалиа, которые были ему приятнее. Результат мы видели. Система стремится к единственному аттрактору – воспроизведению старого мира, – что несравнимо меньше ее возможностей. А все потому, что новые процессы, загруженные вслед за первым, вошли с ним в самоподдерживающийся резонанс.

– И вы хотите это разрушить, – сказала Зула. – Встряхнуть все и начать заново с более высокими целями.

– По крайней мере, с готовностью допустить, что эти души – я называю их душами – могут не только воспроизводить опыт прежней жизни.

Корваллис спросил:

– Так что вы у нас просите, Эл?

– То, чего должен был потребовать изначально, – ответил Эл. – Полноправный статус. Я должен стать держателем токена с неограниченными административными привилегиями в отношении процессов.

Вполне разумная просьба со стороны человека, который, надо признать, больше всех сделал для осуществления проекта. Оттого-то все надолго замолчали. Попроси Эл чего-нибудь несусветного, его бы подняли на смех.