Когда Джон Камминс, совершивший до того изнурительный обходной маневр, разгромил голландский корпус и вытеснил его за Делавар, он узнал, что ему некуда возвращаться.

Всем верным и праведным.

В эти дни Господь даровал нашему оружию блистательную победу, позволив изгнать врагов с земли нашей. И в эти же дни Он посылает нам жестокое испытание. Галаад продан и предан, отдан на растерзание волкам и стервятникам.

Не будем осуждать тех, кто не имеет ни сил, ни мужества бороться, ибо судья им – Господь, Ему отмщение и воздаяние. Но я созываю под красное знамя наших отцов всех, кому дороги дом, мир и вера, дабы отстоять их ценою крови.

Джон Камминс,

командующий независимыми силами Галаада

1866 год, весна

За три недели, что «Мария Каннон» простояла в гавани Хеврона, город успел приесться. И господин Ханпейта, и русский консул говорили, что после смены власти Хеврон сильно изменился и стал больше напоминать нормальный портовый горд. Но команда линкора не знала, каково здесь было при старом режиме, и сравнивать было не с чем. Конечно, после недель пребывания в море, кораблю необходим был уголь, а людям – некоторый отдых. И в первые дни все было как обычно. Но далее… Повидавших крупнейшие порты мира Хеврон ничем не удивит, а служба остается службой. Казалось бы, тратя время здесь, они выполняют поставленную задачу: наблюдение без прямого вмешательства. Но реальная задача – сделать так, чтоб гражданская война закончилась быстрее и с меньшими жертвами, – оставалась невыполненной.

Казалось бы, вот уже почти полгода в Нью-Бетлехеме сидит правительство реформистов, пока что переходное, но после окончания военных действий обещаны выборы президента. «Меморандум Скарборо» взят за основу конституции, которую после выборов правительство собирается принять. Вооруженные формирования Союза племен и гидеонитов стали регулярной армией реформистов, которая контролирует большую часть территории Галаада.

В этом все и дело. Большую часть страны, но не всю. На севере, как кость в горле у реформистов, торчит самопровозглашенная республика Нантакет. Она совсем невелика в сравнении с обширным Галаадом, даже меньше прежнего округа Нантакет. Но она объявила о своей независимости и успешно эту независимость отстаивает. А это значит продолжение гражданской войны. Выборы и принятие конституции откладываются на неопределенный срок.

Вряд ли Джон Камминс, возглавивший республику Нантакет, ставил это своей целью. Он человек иного склада, его дело – сражения, но это дело он знает досконально. Никто не думал, что Камминс, всю жизнь провоевавший на суше, сумеет оборонять острова. Да и флота у мятежной республики поначалу не было, если не считать китобойных судов. Но во время неразберихи, царившей в стране при утверждении переходного правительства, те самые корабли новой модификации, что хотел захватить Сеттл Пламенный, покинули порт Хеврона и отправились на север. Капитаны их заявили, что присягали правительству Содружества, а коль оно теперь свергнуто и генеральный судья находится в темнице, единственным законным преемником его является Джон Камминс. Туда же, на четыре острова – Нантакет, Вертоград Марфы, Маскагет и Такернак – потянулись те, кто был недоволен переменами в государстве. Люди это были разные, и разные причины привели их под знамя Камминса. Одни считали происходящее надругательством над верой и обычаями отцов, другие понесли убытки и разорились из-за реформ, и много еще было тех, у кого к армии реформистов составились личные счеты. Так что, хоть соотношение сил полностью поменялось, маленькая северная республика успешно отражала натиск правительственных войск.

Иностранные державы пока не вмешивались, и ДеРюйтерштаадт не повторял попытки вторжения. Хотя на Нантакете им было высадиться совсем нетрудно – морская граница ДеРюйтерштаадта пролегала едва ли в трех десятках миль от острова. Но правительства, которое могло бы легитимизировать вторжение, сейчас не существовало, и в Нойе-Амстердаме понимали: единственное, что может объединить республику Нантакет и нынешний Галаад, – это голландская интервенция. Переходное правительство воззвало к мировому сообществу, но мировое сообщество, памятуя о «катастрофе у Зюйд-Амстеля», на словах выказывая поддержку реформистам, вопрос о реальной помощи решало не торопясь. А экипаж «Марии Каннон» ждал решения.

Вообще-то ждали не все. Консультант Сакамото – если его можно было считать принадлежащим к экипажу – то и дело отлучался, сопровождая Нокса в поездках к войскам. Слишком многие в объединенной армии помнили Айзека Такертокера как заклятого врага, авторитет его как верховного главнокомандующего приходилось поддерживать Ноксу, а Сакамото-сэнсэй выступал в качестве советника. И коммандер Сато, против воли, но по справедливости, вынужден был признать, что от болтливого этнографа, или кто он там был по своей другой специальности, экспедиции есть ощутимая польза. Вот поддерживать связь со Скарборо через специального связного более не требовалось. Эзра Скарборо после блистательной победы в долине Шенандоа, против ожидания многих, сложил с себя полномочия главы ополчения и не стал одним из генералов в армии реформистов. Его занимало другое: в переходном правительстве он принял пост министра иностранных дел. Теперь он вел переговоры с представителями иностранных государств, находящимися в Галааде. Главным образом, через консульства в Хевроне. В обозримом будущем им должны были придать статус посольств, а посольствам, всякому понятно, место в столице, но пока что время для переезда еще не пришло. И для того, чтобы встретиться с господином Ханпейтой, не нужно было тратить усилий. Консул бывал на линкоре, и капитан Эномото также посещал посольство. Ибо вопрос об участии – или неучастии – Японии все еще обсуждался на самом высоком уровне. Однако утром секретарь консульства, Окада Изо, передал капитану и коммандеру приглашение посетить консульство. Поскольку на «Марии Каннон» не получали никаких срочных шифрограмм от командования, нетрудно было предположить, что до Ханпейты информация дошла каким-то иным путем, либо же она имеет местный источник.

Таким образом, капитан с помощником прошли уже знакомыми улицами, где никто не обращал на них внимания – иностранцы более не были в диковинку, – к японскому посольству.

Дом, в котором оно располагалась, был добротный, но скромный – впрочем, местная архитектура вообще не стремилась к излишествам. Посетителям, если они не были японцами, обстановка казалась бы еще более скромной. Соотечественники консула прекрасно понимали, что Ханпейта, человек прогрессивный по роду занятий, но консервативный во вкусах, пытался сохранить традиционное убранство дома, насколько это позволяла западная застройка.

Мебель почти отсутствует, на стенах свитки с каллиграфическими надписями, несколько картин с привычными мотивами – сакура в цвету, сосна на скале над морским заливом, мосты Эдо под снегопадом… Консул не тратил казенные деньги на приобретение предметов искусства, но сам отдавал дань упражнениям в живописи и каллиграфии. Эномото сказал помощнику, что не удивился бы, узнав, что Ханпейта старательно занимается фехтованием.